Америкен бой

Рогоза Юрий

Освободив тело, он слегка повернул Тане голову, что­бы та не захлебнулась кровью, и осмотрел раны.

Глубоких не было, поэтому бинт почти не пригодился. Ее не стремились убить, это Ник сразу понял. Ее били и пытали. С ужасом он заметил на груди и животе следы от ожогов сигаретами.

Когда-то он бы не удивился. Видел и не такое. Наблю­дал кастрацию, знал, что такое «тянуть жилы», как вы­глядит живое тело, лишенное кожи. Но теперь, в этой городской квартире, он не в состоянии был поверить в то, что видел.

Те несколько минут, что прошли до приезда «Скорой» он провел у тела Тани не зря.

И, хотя мысли его путались, постепенно родилось осознание, что его опыт не бесполе­зен. Что там, в Америке, он несколько изменит курс выживания для своей группы. Потому что не застрахован никто. И значит Афганистан (а Афганистан давно пере­стал быть для него понятием географическим, существуя в сознании как чисто хронологическая область, в чем было что-то метафизическое, чего Ник старался не заме­чать,— Афганистан это и не территория, и не время) есть повсюду. Где-то больше, где-то меньше. И если ты вдруг оказался в ненужное время в ненужном месте, не исключено, что оказался ты именно в Афганистане. Значит, надо и вести себя соответственно.

Он слышал, как по лестнице не спеша поднимаются санитары, потом помогал им уложить тело Тани на но­силки, помогал спустить, прихлопнув за собой дверь квартиры и машинально отметив, что забыл внутри клю­чи. И как Таня попадет домой, когда выйдет из больницы?

Он страшно устал, мысли были вялые. Как только за дело взялись доктора, на него навалилась мутная серая апатия.

Ник доехал с Таней до больницы и потом долго ждал в неуютном гулком приемном покое рядом с операцион­ной. Часто выходил курить, но мыслей никаких не было. Только когда кончились сигареты и во рту появился противный металлический привкус, Ник понял, что вече­реет.

* * *

Он стоял во дворике больницы. Неработающий фон­танчик был окружен скамейками, от него разбегались коротенькие аллейки. Пыльная зелень, больные, прогули­вающиеся в чудовищных казенных халатах,—все это на­вевало такую беспросветную тоску, что Ник чуть было не начал думать о смысле жизни и бренности всего сущего. Обстановку чуточку разрежали молоденькие медсестры, что по временам пунктиром прошивали серость, блестя накрахмаленными халатиками. Одна из них, проходя ми­мо Ника, обратила на него внимание и состроила глазки, но Ник должным образом не отреагировал. Даже сейчас, какой-то съежившийся и потухший, в помятом и местами попачканном кровью костюме, Ник выглядел довольно сносно.

Похлопав себя по карманам и вспомнив, что сигареты кончились, Ник вернулся в приемный покой. Как выясни­лось, вовремя. Из операционной навстречу ему вышел хирург, устало стянув на грудь маску с лица. Не обращая внимания на полный вопросов взгляд Ника, он достал пачку «Примы».

Закурил сам, предложил Нику. Тот с благодарностью вытянул овальную сигаретку без фильтра, забытым, ка­залось бы, движением зажал губами кончик, чтобы табак не лез в рот, наклонился к огню спички и затянулся. Легкие перехватило крепеньким вонючим дымком. Ник чуть не закашлялся.

— Доктор,— наконец сдавленным голосом спросил Ник.—Ну что, как она?

— Вы муж? — вместо ответа задал вопрос врач.

— Нет, я его друг... Мужа сейчас нет, он...— Ник замялся, не зная что сказать, но доктору это было не интересно. Он затянулся, щуря усталые глаза на заходя­щее солнце, кивнул кому-то из персонала. Нику начало казаться, что он нарочно тянет время и в голову пришло самое страшное,— что Тани тоже больше нет.

— Она?..— начал спрашивать он и повесил в конце вопроса отчетливую паузу.

— Нет,— мотнул головой врач.— Она жива. Пока, во всяком случае.

— И каковы шансы?

— Молитесь, если в бога верите. А не верите, просто так надейтесь. Вот и все шансы.

— Она ребенка ждала,— сказал Ник.

— О ребенке придется забыть,— просто сказал док­тор.— Боюсь, что если она и выкарабкается, то о детях вообще придется забыть. Впрочем, загадывать нельзя, хоть бы сама выжила..

— Все так плохо? —зачем-то спросил Ник, чем врача вывел из себя.

—. Нет, не так,—ядовито ответил он.— Все еще хуже. Тех, кто это сделал, нужно казнить на площади. И не просто голову отрубить или повесить. Я бы предложил пилить их на части. На много частей. И пила должна быть непременно тупой, потому что острой получится слишком быстро и они не сумеют полностью осознать, что происходит. Да-с...— это финальное «с» как-то задело Ника.— Очень долго и очень медленно,— после паузы добавил хирург. Ник смотрел в его лицо и ему казалось, что тот сейчас представляет эту гипотетическую пуб­личную казнь. Однако в глазах доктора не было злобы. Ник разглядел только внутреннее страдание и понял, что представляет он сейчас вовсе не подонков, кото­рых пилят на части, а изувеченное ими тело молодой женщины.

— И это я вам говорю, как врач,— заметил хирург.— Как представитель самой гуманной профессии на земле...

.— Ее можно увидеть?

— Вы что, с ума сошли? Это совершенно исключено. Но Ник кое-что знал о жизни и смерти. Может быть,

не больше, чем его собеседник, но с другой стороны. Ему необходимо было Таню увидеть. И он знал, что даже если та без сознания, ей необходимо, хоть на секунду, его присутствие.

— Только на секунду, доктор,— засуетился Ник и по­терял лицо, начав доставать из кармана деньги.

— Уберите это,—брезгливо поморщился хирург. Но что-то в стремлении Ника показалось ему правильным.— Наденьте халат, там, в ординаторской. Вторая палата справа. На секунду! И не пытайтесь с ней говорить, она иногда приходит в сознание. Если, конечно, не хотите ее добить...

— Спасибо, доктор,-—Ник пошел к двери;

— Да, молодой человек,— окликнул его врач. Ник обернулся, вдруг опять ясно ощутив далекую пока опас­ность.— Скоро милиция прибудет, так что никуда не уходите...

— Конечно,— кивнул Ник и вошел в больничный ко­ридор.

 

  *  * *

В сумеречном свете начинающегося летнего вечера Ник сначала не смог даже увидеть Таню за нагроможде­нием капельниц, каких-то приборов, тянущих к ее телу свои провода, в мешанине бинтов...

Наконец он рассмотрел маленькое восковое лицо, почти не выделявшееся на фоне белой подушки.

Ник сдержался и не сразу подошел к ней. В начале он должен был привести в порядок собственные нервы. Он замер у двери и сосредоточился на себе. Все было разлажено: всполохи эмоций, какие-то апатичные провалы в пустоту...