Амфитрион
Шрифт:
Они свернули. В какой-то момент Митя позорно уснул, решив, что, пока нет экшна, можно и набраться сил. Именно поэтому он не заметил, что в определенный момент свет стал прибывать все быстрее, и принц увидел, что они идут по проходу, освещенному лучше, чем зал, откуда стражники доставили его к Черному Пятну.
– Ты знаешь, где мы? – спросил он у Сэма. Тот, как теперь стало ясно, действительно выглядел плачевно – потертая одежда, спутанные волосы, отощавшее лицо уже не черного даже, а какого-то пепельного цвета. Оглядев Сэма, врач вздохнул.
– Не знаю, – ответил старик. – Высоко, сэр.
Они и вправду стояли высоко. Было трудно понять, почему
И все же на дне гигантского колодца, открывшегося их взору, происходила какая-то активность. Шахта, на которую самозваный лекарь взирал с таким удовлетворением, была памятником золотому веку и величию подземного народа, ибо ее стена – целиком, от высокого потолка до маячившего далеко внизу пола – была отведена под бесконечную каменную картину, великолепное панно, воспевающее взлет и торжество покорителей глубины. Неизвестно, сколько каменотесов трудилось над этим удивительным барельефом и сколько времени у них ушло на то, чтобы высечь в камне историю Тирда, но результат – фанатическое упорство, помноженное на великую искусность, – как будто набрасывал на разум шелковую петлю безумия. Лекарь, видевший немало интересных картин, все же восхищенно покачал головой. Мало того что эта стена была исполнена изображений бессчетных батальных сцен, пасторалей, удивительных сплетений сюжетов и вполне живых фигур, вырванных из камня с поразительной, хирургической точностью, но многие из них были еще изукрашены разноцветными эмалями, инкрустированы драгоценными камнями и металлами…
Принц Руни поймал себя на мысли, что каменные гипты-резчики, наверное, чувствовали себя как хирурги, рассекающие живого человека. Именно поэтому они не имели права ошибиться, и именно поэтому их творчество получалось столь совершенным. Панорама как будто не имела конца, но врач, задумавшись, понял, что развитие каменного сюжета, хоть ничем в точности и не ограниченное, все же идет по часовой стрелке снизу вверх. Ему очень хотелось взглянуть на первую и последнюю картину этой каменной песни, но все же больше его заинтересовало происходящее внизу.
– Так, говоришь, вниз дороги нет? – уточнил он у Сэма, понимая, что ответ ему известен: не было вокруг ни лестницы, ни желоба, ни шеста, ни чего-либо еще, что позволило бы добраться до дна в изначальной трехмерной форме.
– Нет, сэр, – ответил Сэм печально. – Я уже видел эту красивую стену, но пришлось вернуться обратно – тут слишком высоко.
– Понятно, – кивнул врач. – И все же подожди меня здесь и будь готов действовать.
Вслед за этим произошло неприятное. Центральный персонаж сна дотронулся пальцами до лба и, опустив руку, посмотрел на ладонь. Митя с ужасом осознал, что на него смотрят – а следовательно, он больше не находится в голове у своего носителя.
– Простите, – вежливо сказал ненастоящий эфест, – кажется, я уже достаточно вас развлек. Теперь ваша очередь сослужить службу и тем самым отплатить за добро.
Сказав так, врач в черном без лишних слов экономным движением послал Митю (не совсем понятно, в каком агрегатном
– Что ж, – высокомерно начал принц, не делая попыток представиться, – не знаю, поставили ли вас в известность… Вполне в духе Дэньярри было не позаботиться об этом. Однако я пришел.
– Кто ты? – спросил один из гиптов, видимо, начальник отряда.
– Я принц Руни, военачальник Разочарованного народа и с недавних пор по совместительству – зять Дэньярри, – чуть скривившись, проговорил лекарь.
– Чем ты можешь это доказать? – поинтересовался гипт.
– Как бы я сюда попал, если бы это было неправдой? – искренне удивился наш герой. – Или ты думаешь, Дэньярри столь недалек, что пропустил бы одного из нас в тайное сердце Нунлиграна просто так?
– Но почему твоя жена не с тобой? – продолжал допытываться гипт.
Тут принц Руни, наконец, рассердился и, подняв руку, вскричал (Мите как независимому наблюдателю даже показалось, что он сделал это довольно-таки эпически). Испуганный Сэм подполз к краю и посмотрел вниз.
– Я, хранитель заводей Мирны, распорядитель священных торжеств Эгнана, военачальник Справедливых людей и зять повелителя Короны гиптов, не собираюсь оправдываться в ответ на оскорбительные подозрения! – воскликнул врач. – Твой отец допустил меня к постели больной принцессы, и я облегчил ее муки. Он попросил меня обуздать гнев темных глубин, и я сделал это – вон он, ждет моих приказаний! – с этими словами он указал на Сэма. – Ты думаешь, я буду стоять и покорно ждать, пока ты пропустишь меня, адри-матр[47]?
– Что же, – подумав, невозмутимо ответствовал гипт, – мы пошлем людей к царю, и он скажет, допустить ли тебя до Тайного Сердца.
– Этого не будет, – спокойно возразил врач. Только тут Митя увидел, что его рука, сжимающая клинок (неприятной хирургической остроты), находится у какого-то места на теле гипта – внешне невинного, но явно жизненно необходимого. – Если ты попытаешься унизить меня, одного из хозяев Нунлиграна, заставив ждать, ты умрешь, а если я не вернусь на берега Мирны, Корона гиптов узнает, что такое гнев Эгнана. Прояви мудрость.
Гипт захрипел, как будто ему было нечем дышать.
– Что же, – проговорил он, поразмыслив, – проходи.
Ряды гиптов расступились, и врач поднялся по ступеням на каменный пьедестал, посреди которого в грубой ванночке лежало тонко оправленное золотом дымчатое розоватое яйцо. Оно было теплым на ощупь. Принц Руни не торопился брать его, и это, видимо, убедило гипта в правдивости его слов.
– Это одно из тайных сердец Нунлиграна, – прохрустел он. – Абха – мать золота. Она поет золоту, и золото поет с нею, и прорастает в далеких глубинах горы, и так продолжается всегда. В ее вечном свете раскрываются рукава правды гиптов.