Амфитрион
Шрифт:
Тогда принц Руни взял мать золота в руку, ее доверчивый свет проник в него и осветил его изнутри, и в его черных глазах, на секунду блеснувших синим серебром, гипт с ужасом увидел, что впустил в лоно подземной страны Врага и душу войны. Но было поздно. Стража успела подняться лишь на ступеньку, а уже с демоническим свистом пропали все: и принц-врач, и Митя, и старик Сэм, и тайное сердце царства гиптов – Абха, мерцающая мать золота.
Конечно, Делламорте (Митя знал теперь даже и то, как звали поддельного принца) еще предстояло вернуться в Корону гиптов. Ведь он не увидел знаменитых крайних картин древнего каменного панно, не отплатил гиптам за унижение, которому они подвергли его, и – главное – не исполнил своей задачи. Это случится позже.
Пока же Митя проснулся с такой обязательностью, как будто остаток сна ему отрубило будильником. Вопреки ожиданиям он находился дома. Было начало шестого утра (то есть время, в которое молодые люди обычно не просыпаются, если не живут рядом с железнодорожным переездом), и Алены, так коварно ускользнувшей от него в «Jizни» и оставившей его в страшном подземном сне, не было ни рядом, ни где бы то ни было. Митя проведал Петла, вернулся в спальню, улегся на спину и уставился в потолок. На потолке показывали какие-то новые картины, и Митя сам не заметил, как снова заснул.
17. Не только бизнес, но и немало личного
Хочется верить, что читатель уже отдал себе отчет в том, насколько крепки узы, связывающие автора с героями: автору больно даже ненадолго расставаться с центральными персонажами этой книги. Тем значительнее для автора те эпизоды, когда он все-таки ставит себе на горло имеющуюся у него для таких случаев ногу, обутую в железный сапог крестоносца, и заставляет себя прямо вместе с читателем перенестись мыслями к другому действующему лицу. На сей раз шахтерский фонарик автора выхватывает в темноте силуэт Артемия Русского, человека в белой вышиванке с красными узорами, успешного предпринимателя, немолодого и оттого еще более серьезного. Он относится к своему хлебному бизнесу едва ли не с большим пиететом, чем Генрих и Карен, уже встречавшиеся нам на этих страницах… У тех, помимо хлеба, есть хотя бы сложные взаимоотношения, а у Артемия ничего такого нет. Его квасные проявления – а иначе эту безвкусицу не назовешь – никак не мешают ему сидеть на одном из верхних этажей Краснопресненского City, периодически менять длинноногих секретарш в не по-русски коротких юбках и приводить себя в фокус с помощью кофе из итальянской эспрессо-машины. Артемий Русский не чужд плодов глобализации, но считает, что должен стоять на страже самобытных традиций родной земли (как будто те сами не могут за себя постоять) и поэтому подписывается всегда излишне полно, а перед каждым из и кратких в своем имени ставит по i, что было бы не очень смешно, не ставь он в конце еръ. Да, и вот еще – по отцу Артемий вовсе не Русский, а Пилипенко, однако фамилию свою, как катастрофически не совпадающую с мироощущением, он поменял в пятнадцать лет.
Неожиданно напряженный разговор с Худвинклом взволновал Русского и проник сквозь все шерстяные покрывала его делового иммунитета. Как скажет вам любой делец, участь бизнеса – либо быть купленным, либо с кем-нибудь слиться. Бывают и исключения: некоторые компании столетиями существуют в руках одной и той же семьи, никуда не деваясь, но все-таки и они в конце концов склоняют непокорные головы перед сластью неотразимого денежного предложения. Русский давно устал от хлеба и хотел, как ни хрестоматийно, зрелищ. Он собирался продать фабрику и магазины, а к вырученным деньгам добавить кредит и купить сеть кинотеатров, чтобы «пойти в регионы» (ибо даже в 2020 году там было еще куда идти). Где-то к четырем часам пополудни, окончательно отойдя от веселого времяпрепровождения в клубе, закончившегося лишь к середине воскресенья, и вспомнив, что договор с Food Planet уже вторую неделю лежит у юристов, он задался вопросом – а не насолит ли ему рыжая бестия?
Русский нажал кнопку интеркома.
– Да-да, Артемий Николаевич, – в голосе секретарши слышались, как обычно, радостные нотки. Специально для того, чтобы сотрудники всегда были на подъеме, у Русского в офисе лежали запасы субстанций, расширяющих восприятие действительности. Неофициально, конечно.
– Хочу перемолвиться парой слов с Дельфиной Монферран, – основательно проговорил Артемий. – Дунечка, организуй.
Русский откинулся в кресле и принялся грызть маленькую розовую баранку, как в «Цветике-семицветике». Прошло две минуты, и на экране напротив высветилось лицо председателя Food Planet, а щелчок оповестил Русского, что к разговору подключился параллельный переводчик. Поскольку Артемий не любил, когда движения губ иностранцев не совпадали со словами русского перевода, он распорядился установить компьютерный модуль, автоматически изменявший изображение так, что лицо на экране говорило как будто на родном языке. Модуль позволял еще и выбирать озвучку, и Русский, любитель кинематографической классики, для потехи выбрал Радиэра Муратова – известного Василия Алибабаевича из «Джентльменов удачи».
– Здравствуйте, Артемий, – вступила Дельфина. – У меня не очень много времени, но хорошо, что вы позвонили: я и сама собиралась связаться с вами.
Русский напрягся, и даже необыкновенный юмористический эффект, достигавшийся тем, что голос незабвенного персонажа говорил о себе в женском роде, не скрасил напряжения.
– Почему это? – спросил он не очень приветливо.
– Потому что, к сожалению, я вынуждена отклонить ваше предложение, – когда Дельфина говорила неприятные вещи, она становилась непогрешимой иллюстрацией одного из наиболее странных явлений делового мира – женщины-руководителя, уверенно проводящей свою линию. Как всегда в таких ситуациях, мозг Русского вначале отторг услышанное и вместо этого решил хаотически задуматься о чем-нибудь второстепенном. «Вот ведь, – подумал он, – ты всю жизнь сидишь тут, горбатишься, тащишься на поклон к этой девчонке. Она-то, небось, тебя раза в два младше, – это, кстати, было неправдой, просто от Дельфины Монферран до лабораторий L’Oreal Group было гораздо ближе, чем от Артемия Русского, – а все-таки вон где сидит. Авсе почему? А потому что нет России места на мировой арене… никому сильная Россия не нужна». За последней сентенцией, выкованной никак не позже семнадцатого века, успокоенный разум хлебопека надежно и спрятался. Помолчав, Русский довольно тупо повторил:
– Почему?
– В других обстоятельствах я бы ответила, что это составляет коммерческую тайну, – с тягостной ленцой заметила Дельфина, – но поскольку наша с вами договоренность имеет определенный вес, отвечу. Мой давний деловой партнер Брайан Фардарриг сделал более интересное предложение.
– Но ведь российский рынок перспективен! – вскричал Русский. – А Москва? Ты знаешь, какое тут общее потребление хлеба и его производных?! – Как и все люди, тяготеющие к пролетарским идеалам простоты и всеобщего панибратства, Русский имел душераздирающее обыкновение без приглашения переходить на «ты».
– Не спорю, – Дельфина подняла изящные руки примирительно, но в то же время как будто желая оказаться подальше от собеседника; человек, более искушенный в искусстве чтения языка жестов, давно бы понял, что дальнейший разговор не имеет смысла. – Полученное предложение распространяется на ту же географию. Простите, Артемий, надеюсь, вы с пониманием отнесетесь к этому решению – позиция председателя правления и президента компании обязывает меня гибко откликаться на вызовы рынка.
– Да иди ты под чертова коня! – тут Артемий, потеряв терпение, испустил ругательство, которым остался бы доволен сам отец русского фаллоцентризма Иван Барков. Дельфина подняла брови и отключилась, а Русский швырнул розовой баранкой в экран. Цветика-семицветика не получилось, а получилась, наоборот, тяжкая кручина.
Конечно, Русский, как любой нормальный предприниматель, знал своих главных конкурентов и был с ними в подколодно-ровных отношениях. В хлебном бизнесе этих конкурентов было немного – кроме него, из крупных игроков были только Пересветов и Ослябин, остальные же, как любил говорить сам Русский, так и не избавились от ларечного менталитета. «Что же, – спросил себя Русский, – они? Черта с два они ей продадутся! Что это еще за Брайан Фардарриг, чтоб его приподняло да грохнуло?» Он еще раз нажал кнопку внутренней связи, уронив короткое: «Закладывай», вышел из кабинета. Подставил могучие толстые плечи под шубу, поданную утлым ассистентом, и, сопровождаемый трехстворчатой охраной, спустился к машине.
В это время в переговорной на солидном десятом этаже башни «Багет» в Сити-Бутово Брайан Фардарриг и Дмитрий Дикий сидели напротив Карена Пересветова и осторожно пили кофе – вернее, Митя пил кофе, а Фардарриг чего-то ждал. Генрих Ослябин стоял у окна и задумчиво разглядывал улицу.
– Что же, предварительно озвученный вами диапазон, особенно, хм, в верхней части, нам интересен, – говорил Пересветов. – Вообще, мы не планировали пока выходить из бизнеса… («Вверх давит», – подумал Митя.) – …но мы с господином Ослябиным люди творческие, а всякая однообразная деятельность рано или поздно прискучивает.