Амнезия, или Фанера над Парижем
Шрифт:
На обратном пути пытаюсь понять, чего она так испугалась. То, что я извлек из штанов, ничего особенного не представляет. Как у всех. По крайней мере, такой же я видел на каком-то плакате, или на стенке. В размышлениях я не сразу замечаю, что не один. Кто-то параллельно со мной, пробирается вдоль противоположной стены. Я вижу его боковым зрением, мне становится страшно, но повернуть голову не решаюсь. Замедляю шаги и чувствую, что преследователь делает то же самое. Не выдерживаю и резко поворачиваюсь. Только увидев, что незнакомая фигура тоже замерла, понимаю, что это мое отражение. Впервые после возвращения из ниоткуда вижу себя и не могу поверить в то, что вижу. Приближаюсь к зеркалу и разглядываю коренастого мужика с бледными щеками и подбородком. Остальная часть лица чуть темнее. Боевая раскраска. Правда, на голове, с которой только вчера сняли повязку вместо разноцветных перьев короткие волосы сероватого цвета. Для убедительности шевелю бровями,
Невропатолог своей навязчивой идеей с рисованием достал меня окончательно. Сегодня он приволок несколько листов бумаги и карандаш, один вид которых почему-то вызывает у меня предсмертные судороги.
– Попытайтесь все же изобразить что-нибудь.
После шока у коридорного зеркала у меня дурное настроение, мне хочется рыкнуть что-нибудь из репертуара моих соседей, но я воздерживаюсь и молча сую его подношение под подушку. Когда он уйдет, выброшу все к чертовой матери в урну, потому, что никакой я ни художник и, скорее всего никогда им не был, иначе от одной только мысли об этом занятии у меня не возникало бы ощущение, что тебя хотят выставить без штанов на площади. «Делайте со мной что хотите, только не ставьте на вид…» вылезает откуда-то очередная околесица. Не знаю, почему, но если бы вместо рукоблудия с карандашом врач предложил бы мне рыть траншею, я бы согласился скорее.
Я уже вполне ходячий и невропатолог, который ежедневно навещал меня теперь не сидит как белая ворона у моей постели. По договоренности с ним, я должен сам прийти в его кабинет, если в моих травмированных мозгах зародится очередной «кроссворд», и доложить об открытии. Совестные изыскания продвинули нас недалеко – теперь я знаю определенно свою половую принадлежность и как выгляжу со стороны. Мои экскурсии к зеркалу постепенно меняют мое отношение к тому, что там отражается. Конечно, это не воплощение той иллюзии, с которой я расставался в первый день прозрения, но и не то чудище, что выглянуло на меня в первый раз.… Если не ошибаюсь – этот процесс называется смирение. С чего в моей черепушке застрял какой-то монументальный образ Аполлона, понятия не имею. Может быть, я был им в прошлой жизни? Да, собственно, сейчас-то какая разница, коль это в прошлом.
Желание выяснять, кем я был в прошлой жизни у меня все меньше, но понимаю, что если буду упрямиться, живо вылечу за дверь. За которой я не знаю, что меня ждет, но чувствую – хорошего там мало. А здесь меня устраивает все и уютная палата, и длинные коридоры и туалет и ванная комната…
Мою приспособленчество, похоже, просек невропатолог, потому что в одну из встреч задает мне вопрос как раз на эту тему.
– Вы чувствуете себя здесь как рыба в воде.
Он смотрит на меня озадаченно, и я помогаю ему справиться с очередным подозрением.
– Нет, к медицине я, не причастен.
Чтобы он отстал, я обещаю больше ходить, на что тот хмыкает.
– Да я и не об этом. В вас должно зреть желание выйти отсюда, окунуться в жизнь, вернутся к ней, а что-то не просматривается…
Размышления его я слушаю с ужасом, потому что никак не хочу никуда окунаться. Я и плавать то, наверное, не умею.
После пугающих бормотаний врача я стараюсь попадаться на глаза персоналу пореже, но все время лежать невмоготу. Соблюсти конспирацию, однако, удается не всегда. Сегодня я нарушил ее по собственному недомыслию. Пробираясь по коридору в сторону санитарной комнаты за одной из дверей слышу шум воды, и принимаю ее за вход туалет. Мне не приходит в голову, что там может кто-то быть и представшая передо мной в полный рост обнаженная женская фигура под душевой сеткой, лоснящаяся от воды, очередная неожиданность. Я вижу шоковое выражение на лице,
Мои похождения не проходят бесследно. Я не в состоянии сомкнуть глаз, перед которыми все еще ее небольшая грудь, поблескивающая в тусклом свете лампочки, рельефный животик слегка расставленные бедра и курчавая шерстка между ними. Почему-то нестерпимо хочется увидеть эту картинку вновь. Может быть, я в той прошлой жизни был фотографом? Или все-таки художником? Вспоминаю о бумаге в тумбочке и карандаше, неосознанно достаю провокационные предметы и вычерчиваю одну кривую линию, вторую…
Утром врач допрашивает меня откровенно формально, наверное, подозревает, что я вожу его за нос. Совсем отказаться от надоевших бесед я не могу, понимаю даже травмированными мозгами, что тогда меня выставят. Чтобы он отстал, сообщаю ему что иногда, по утрам слышу женский голос, «идите пить аминазин»… Я не знаю, откуда этот голос и что означают эти слова. Невропатолог таращит на меня глаза, потом хлопает себя ладошкой по лбу и заявляет, что, видимо, я лежал где-то в больнице с расстройством психики. «Такое бывает после перенесенного стресса» – добавляет он в ответ на мой вопросительный взгляд и почему-то подмигивает. Меня это никак не ориентирует и он, признается, что он, в сущности, психиатр. Некоторые пациенты пугаются, когда узнают его специальность, потому приходится маскироваться под невропатолога. Мое бесстрастное отношение к его профессии видно располагает и он принимается подробно втолковывать, почему он ищет все эти зацепки – все для того, чтобы можно было как можно скорее внедрить меня в привычную среду, где знакомые люди, предметы, обстановка вернули бы мне память. Видимо, он и в самом деле принимает меня за дурочка. Любому, даже не очень здравомыслящему понятно, что на деле всем им до лампочки, чем я занимался, как меня звали. Так же как и мне. «Привычная среда», которую нам никак не определить, совсем не нужна мне и уж тем более не привычна. Видимо убедившись в отсутствии моей заинтересованности в конечном результате, психиатр принимается стращать меня трудностями, с которыми я столкнусь, если не вернусь туда, откуда пришел. При этих доводах я едва не предложил ему вернуть меня туда, куда я недавно посылал своего соседа. Чего уж на полпути…
Психиатр прерывает мои фантазии на самом приятном месте…
– Вы испытываете какие-нибудь желания по утрам?
– Как все…, – недопонимаю я, о чем он.
– Сны то какие-то видишь? С женщинами.
– Еще мне не хватало снов с женщинами! И без того сплошные кошмары, – со страху вру я.
Психушник недоверчиво ухмыляется.
– И что, желаний никаких не возникает?
– Возникает, – уже злюсь я. – Пописать …
– Да?! А вот у меня несколько иные сведения, – наглеет психушник.
– Какие? – настораживаюсь я.
– Слово секс, вам знакомо?
– Ну, как будто, – бормочу я, силясь припомнить что это, на самом деле, такое.
– Вам надо будет еще сдать кое-какие анализы, – после некоторой паузы заключает психоспециалист.
– Какие еще? – артачусь я.
По-моему, за долгие дни, проведенные здесь, я сдал все что можно.
– Жидкость из железы.
Не знаю, чем мне это грозит, зачем это, и пожимаю плечами. По сути, я уже согласен на любые процедуры, только бы не за дверь…
– Это не слишком неприятно, даже наоборот, – хмыкает урод, поднимаясь из-за стола. К тому же результат поможет прояснить некоторые отклонения, если они есть.
Процедура обещанная быть приятной удовольствия мне не приносит. В тесной ординаторской меня ставят на топчан обтянутый клеенкой на четвереньки, спускают пижамные штаны и наш верзила, натянув на одну руку резиновую перчатку, пристраивается сзади. Почему-то долго присматривается, как будто вспоминает, что за объект перед ним. Я с тревогой оглядываюсь, не забылся ли мужик, как что-то грубое внедряется в мои внутренности. Я, уже в панике, опускаю голову и пытаюсь рассмотреть, что там делается, за кормой. Понять что-либо, невозможно, но мне удается убедиться, что ширинка на брюках гладиатора застегнута. И еще я вижу, как с моего вдруг увеличившегося отростка отделилась и упала в склянку капля мутной жидкости, другая… Болезненное ощущение, как ни странно, собирает все мои разрозненные волнения, сомнения и догадки вокруг этого приложения в единый фокус, но не вдохновляет. Если, таков же по восприятию и секс, видал бы я его…