Аморальное
Шрифт:
Рэй знал, что делает. Он вколол ей экстази. Он вколол ей много экстази. И она рассказала ему всё. Она рассказала, как увидела его в ресторане, как его фигура окружила её со всех сторон, как он стал для неё смыслом жизни, как трепетно и безнадёжно она полюбила его и как продолжает любить даже сейчас. Она улыбалась. Она никогда не была так счастлива. Она догадывалась, что дело в амфетамине, но ей казалось, что он не при чём, ей казалось, что только сейчас она достигла просветления. Ей казалось, что теперь она всё поняла. Теперь она всё чувствовала, всё видела и знала. Теперь она была спокойна. Она была счастлива. Рэй спрашивал её, она отвечала. Она не боялась говорить.
Она говорила долго, Рэй слушал её и иногда спрашивал некоторые детали. Его больше интересовали факты, чем чувства, которые она так трогательно описывала. Его больше интересовало, что именно она узнала о нём.
Имтизаль открыла глаза и пожалела об этом. Она жалела о том, что проснулась, каждый раз. Её жизнь превратилась в пустоту. Она развлекалась тем, что пыталась разминать мышцы и возвращать жизнь своему телу. Она всё ещё боялась, что её рёбра сломаны: с ними Эрик не сделал ничего, когда осматривал её травмы. Он только наложил шину ей на руку. Она пыталась двигаться очень осторожно, чтобы не сместить кости, но в то же время напрягать мышцы как можно чаще. Её даже радовала боль. Она была счастлива понимать, что может превозмочь её, может выжить. Ей приносили еду два раза в день, она догадывалась, что, прежде чем избавиться от неё, они хотят всё расследовать до конца, но не понимала, почему это тянется настолько долго. Она делала вид, что не может пошевелиться, она не хотела, чтобы они видели, что ей лучше. Она хотела, чтобы они недооценивали её.
Она не сразу поняла, что не так, но когда осознала, взволновалась. Еда стояла рядом с ней. Дверь в подвал была открыта.
Все её тренировки пригодились теперь, надо было только как-то снять с ноги цепь. Ими долго гнула ложку, торчащую из тарелки с мюслями, пока не сломала, и потом, обломком черенка, вскрыла замок. Вскрыть замок чулана оказалось сложнее, но ей это удалось: так Ими запаслась двумя ножами. Она хотела взять ещё и чугунный лом, но даже поднять его не смогла.
Собаки неистово лаяли, и она решила не рисковать судьбой снова, поэтому спустилась в подземный гараж и выехала из участка в одном из автомобилей Рэйнольда. Как же ей хотелось передавить всех его собак.
Она хотела оставить автомобиль перед воротами, но собаки выбежали за территорию, поэтому ей пришлось остаться в салоне и уехать подальше, прежде чем бросить машину.
Она боялась ехать домой сразу. Сначала она должна была привести себя в порядок. Ей так и не дали одежду, и всё это время она куталась в грязный плед. Прежде чем покинуть пустующий дом Рэйнольда, она надела его спортивные штаны, толстовку и шлёпанцы. Она хотела принять душ, но решила не рисковать и не тянуть с побегом так долго. Она взяла немного денег и на них сейчас рассчитывала купить
Никто не обращал на неё внимания в торговом центре. Она взяла первый попавшийся спортивный костюм на размер больше своего, бельё и кроссовки, на кассе немного удивились, но согласились пробить её покупки, уже надетые на неё. Она очень долго приводила себя в порядок в примерочной, пытаясь придать своему лицу более живой вид и что-то сделать с ужасно грязными волосами. Она купила ещё кепку, под которую спрятала волосы, и солнечные очки.
Теперь можно было вернуться домой.
Она оставила машину у торгового центра. В ней же она оставила одежду Рэйнольда и остатки денег. И только потом осознала, что у неё нет ключа.
Возвращаться к Рэю уже было небезопасно.
Её удивило, но её квартиру не опечатывали. Она сильно пожалела о том, что устанавливала себе дорогую дверь с надёжным замком, который было бы не взломать, даже если бы в бардачке угнанного ею Audi оказались какие-нибудь инструменты. Ей пришлось разбить окно, чтобы войти в квартиру.
Квартира её ошеломила. В ней царил идеальный порядок. В ней не изменилось ничего. В ней только исчезло любое напоминание о Рэйнольде Эддингтоне.
Ими с волнением и страхом позвонила Оуэну, хотя так и не придумала, что скажет ему. Он был предупреждён об её отсутствии. Он был возмущён, но он был не против. Он разрешил ей продлить отпуск ещё немного, и пообещал вычесть эти часы из её зарплаты. Так сказало начальство. Она не возражала.
Было много дел. Нужно было заменить окно. Нужно было вылечиться.
Диана согласилась ей помочь. Диана понимала, что не всё и не все должны знать. Диана успокоила её и сказала, что сломано только три ребра, и они далеко от сердца.
Ими медленно восстанавливалась. Солнечные очки и косметика помогали скрыть изменения лица. Не достаточно для того, чтобы появляться среди полицейских, но достаточно для того, чтобы появляться на людях. А потом снова появился Рэй.
Она ещё не начала выходить на работу, она была занята только своим телом. Она жутко боялась, что после произошедшего Рэй покинет город, но больше не могла следить за ним прежним способом. Всё, что она могла делать, – искать его имя в списке авиапассажиров.
Он появился через пять дней после её побега. Она не видела его уже две недели. Он пришёл один, без охраны, позвонил в дверь и так просто улыбнулся, как будто две недели назад не наблюдал её избиение в этой же квартире и не собирался скормить её псам. Ими отступила, впуская его внутрь.
– О чём ты думаешь? – спросил он, снимая пальто и раздумывая, куда его повесить.
– О том, где мой пистолет.
Он улыбнулся.
– Один раз ты уже пыталась меня убить.
– Ты тоже.
– Разве?
Она замолчала. Теперь не было никакого смысла пытаться выглядеть нормальной.
– Разденься.
– Я не хочу.
Его взгляд стал ледяным. Она почти не изменилась внешне, но нехотя, тоскливо и медленно начала расстёгивать толстовку. Он не двигался и смотрел. Она оглянулась, думая, куда положить одежду, подошла к стене и аккуратно сложила толстовку на стол. Рэй всё ещё не двигался, и она покорно продолжила раздеваться, на ней оставались уже только трусы, когда он остановил её движением руки. Он увлечённо и, казалось, даже заботливо рассматривал её тело, тёмные пятна, светлеющие к краям, узкие шрамы, покраснения на коже, стёртой до мяса, и вздувающейся вместе с плотью над ушибленными костями.