Амулет воинов пустыни
Шрифт:
Час за часом караван шел за первым верблюдом, на котором восседал хабир, и ночной холод пробирал путников до костей. Они сидели в седлах, сжавшись в комки. Наконец наступил новый день.
Утро дало о себе знать узкими, как древки копий, зеленоватыми лучами, которые затем превратились в зарево червонного золота. Казалось, поднимавшееся солнце само готовило для своего шествия роскошный многоцветный ковер. И вскоре оно засияло в полную мощь, прогоняя с западного горизонта последние напоминания о ночи.
С каким же облегчением встречал караван первые согревшие всех лучи!
—
Караван ненадолго остановился. Четыре бедуина совершили непременное омовение песком. Тратить на это воду в пустыне было бы безумием, и Аллах это понимал. Затем они расстелили вместо молитвенных ковриков козьи шкуры и упали на колени. И в то время как утреннюю тишину нарушали их трогательные распевы, которыми они по пять раз в день благодарили Всевышнего, четыре рыцаря Грааля тоже стали произносить молитвы, отойдя от кочевников в сторону. Беатриса и Элоиза присоединились к ним. Затем караван снова двинулся вперед.
Блаженство, дарованное светилом, продлилось недолго. Солнце продолжало подниматься, и вскоре живительное тепло раннего утра обернулось небесным пожаром. Раскаленный шар на небе вскоре уничтожил почти все краски, в которых утро передавало путешественникам свои заманчивые обещания, и живописный пейзаж растворился в море ослепительного света.
Места, которыми сейчас проходил караван, представляли собой преимущественно каменистую равнину, по которой то здесь, то там были разбросаны столь же безотрадные холмы. Лишь вдали, там, где воздух казался расплавленным металлом, обозначились первые гребни песчаных дюн, и они весьма походили на острова в бурном море.
Путников, не привыкших к безжалостной пустыне, возраставшая жара заставляла чувствовать себя ужасно. Жажда усиливалась. Но, поскольку никто из кочевников не притрагивался к бурдюкам, терпеть приходилось и всем остальным.
Слева от каравана, на вершине небольшой возвышенности, показались выбеленные кости верблюда. Рядом с его черепом стояла маленькая пирамидка из дюжины хорошо подогнанных друг к другу камней.
— Джамал, это какой-то знак? — спросил Морис.
— Это алам, — ответил бедуин. — Дорожный знак. Они расставлены вдоль всего пути, которым ходят караваны, и содержат в себе жертвоприношение и символ, говорящий о живущих в пустыне духах.
— О каких духах идет речь? — окликнул собеседников Мак-Айвор.
Шейх помедлил с ответом. Он явно не хотел говорить на эту тему. Однако вскоре он все же начал рассказывать.
— В пустыне в больших количествах водятся джинны, гигантские гули, подстерегающие у колодцев одиноких странников, и коварные узары, принимающие вид песчаных вихрей. Аламы и воздвигают для того, чтобы задобрить этих бесчисленных духов. Вы можете сомневаться в их существовании, но люди, долго жившие в пустыне, в них верят.
Путники снова замолчали.
Судя по положению солнца, было между десятью и одиннадцатью часами, когда Селим Мабрук повел караван к расположенным возле тропы пригоркам. На северной стороне этого скопления возвышенностей располагалась скала, высота которой едва ли превышала человеческий рост. В скудной тени скалы и закончилась первая половина дневного перехода. Хасан и Гариб заставили верблюдов лечь, и путники, растирая одеревенелые члены, ступили на песок.
— Теперь мы будем соблюдать тартиб всех караванов, — сообщил Селим Мабрук, подразумевая под этим словом распределение времени. — Шесть часов пути, шесть часов покоя.
— Покоя? Где же в такую кошмарную жару найти покой? — вырвалось у Беатрисы, когда Тарик перевел ей слова хабира. — Он хочет сказать, что в ближайшие шесть часов мы не тронемся с этого проклятого места? Разве он не мог найти оазис или по крайней мере пару деревьев?
— Он бы их обязательно нашел, если бы они имелись, дорогая Беатриса, — сказал Мак-Айвор, которого больше других раздражали постоянные стенания девушки. На этот раз он не сумел сдержаться. И, прежде чем та успела что-либо ответить, он продолжил: — Пустыня устроена так, что для отдыха в ней есть лишь немногие места. Но если бы Всевышний знал, что вы собираетесь ступить своими нежными ножками в этот безрадостный край, он, конечно, сотворил бы на нашем пути подобную нитке жемчуга цепь пальмовых рощ с колодцами.
Беатриса густо покраснела. Она беспомощно оглянулась, не зная, как ответить на едкую насмешку шотландца.
Тут к ним подошел Морис.
— Оставь ее в покое и придержи язык, — сказал он, вкладывая в руку Беатрисы глиняную кружку. — Слава Богу, что не все тамплиеры такие грубые натуры, как ты, — добавил он, наливая в кружку воду из бурдюка.
Элоиза взглянула на шотландца и подмигнула ему.
— Как вы думаете, Мак-Айвор, а сделал бы Всевышний то же самое и для меня?
Девочка шутила, хотя усталость была написана и на ее лице.
Мак-Айвор неуклюже погладил ее по голове.
— Тебе это было бы не нужно. Вы с сестрой сделаны из разного теста.
Тем временем хабир и погонщики сняли с верблюдов вьюки и седла и разложили их полукругом, связали животным ноги с помощью агали и задали им корм. Бурдюки бедуины бережно уложили на седла и на носилки. Селим, его помощники и Джамал внимательно проследили за тем, чтобы ни один из бурдюков не соприкасался с землей. Когда удивленный Герольт спросил, зачем они это делают, Джамал совершенно серьезно ответил:
— Чтобы земля не выпила воду.
Последовательность действий по окончании первой половины дневного пути не изменялась и в дальнейшем. Сначала все получали свою порцию воды, которой хватало для утоления самой сильной жажды. Затем Герольт и Мак-Айвор занимались сооружением простенького шатра, а Хасан и Гариб делали из собранных камней очаг и складывали в нем хворост. С помощью кремня и ножа они высекали искры и поджигали нитки, нащипанные ими из собственной одежды.
Когда хворост загорался, погонщики ставили на огонь закопченный котел и быстро готовили суп из чечевицы или бобов, в который добавляли несколько кусков вяленого мяса. Суп пили из кружек, а полоски мяса доставали пальцами из котла, зажимали в зубах и с помощью ножа отрезали маленькие куски.