Анаконда
Шрифт:
— Чем сон кончался? — загорелся Дамбаян.
— Будто иду я по коридору, поднимаюсь по узкой винтовой лестнице. И при этом у меня такое чувство, что я выполнила свой воинский долг.
— Очень, очень интересно, — доктор продолжал ласково мять своими большими теплыми ладонями руки Мадам. — Были ли другие сны?
— Да, доктор, и тоже чудные. То я все время на лошадях скачу. А то поднимаюсь на стремянку, спускаюсь и опять по какой-то лестнице поднимаюсь...
— Это все, матушка, звенья одной цепи. И верховая езда, и лестницы — символика сексуального акта.
— А еще — иду я будто по залу и вдруг стукаюсь головой о низко висящую люстру. Но мне не больно, а даже приятно.
— Это совсем просто: голова — как символ головки, части тела мужчины. Люстра олицетворяет все предметы, способные вытягиваться в длину. В данном случае мужской член. Вы, матушка, мечтаете о полноценном половом акте.
— А почему меня преследует какой-то офицер, и я наверху запираюсь от него?
— Это распространенная инверсия, часто используемая в сновидениях: перенос действия на другого партнера. Вы не удовлетворены своим постоянным сексуальным партнером.
— Но у меня не один партнер: дома — муж, в сауне — ...есть такой юноша. Очень большой затейник. И на работе — референт по Азии. Мы как раз с ним летим в командировку сегодня вечером.
— Не отказывайте себе ни в чем! — помахал пальцем Дамбаян.
— Я уж и так, доктор, ни в чем...
— И правильно, голубушка. И правильно. Жизнь-то одна, — печально мял Дамбаян своими толстыми руками гладкие ладошки Мадам. — А все-таки я вас так сегодня не отпущу. Настаиваю, чтобы вам сделали эротический массаж. Боли в нижней части живота как рукой, извините, снимет.
Мадам прошла по коридору до двери, ведущей в кабинет с надписью «Специальный массаж. Вход строго по графику».
Ну, графики — это для других. Она уверенно толкнула дверь ногой, закрыла ее за собой на ключ, разделась и легла на довольно широкую кушетку. На обычной медицинской, наверное, и не поместилась бы. Она слышала, как в кабинет вошел Тельман Хачатрян, ассистент Дамбаяна, высокий, необычайно красивый парень лет тридцати с огромными карими глазами, чувственным ртом, большим печальным носом и грудью, чудовищно заросшей густым черным волосом. Чтобы рассмотреть это, ей не было нужды поворачиваться: не впервые была на сеансе Тельмана.
Она чуть напряглась, когда Тельман мощно вошел в нее сзади, немного отжалась на локотках. Но и в этом особой нужды не было. Недаром говорят, что у мужчин если нос большой, так и все остальное адекватное.
Эротический массажист был фантастически неутомим. У Мадам сердце успело раза три-четыре улететь в пятки, пока он не вышел из нее и, бесшумно ступая по ковру, не покинул комнату.
Она еще минуту-другую понежилась на спине. Каждая клеточка тела пела и звенела, голова немного кружилась. Боль в нижней части живота прошла совершенно. Удовлетворенность, теплота, сладость и истома разлились по всему телу. Она медленно оделась и вышла из кабинета. Очереди в коридоре не было. График соблюдался четко.
Тем временем Тельман заглянул в кабинет шефа.
— Получи сразу, слушай, свою сотню баксов.
— Всего-то? — удивился Тельман.
— Получишь и еще две. Но их надо заработать, — хихикнул профессор, торопливо стягивая с себя кремовые чесучовые брюки.
— Вах, уважаемый, я это делаю не за деньги. Триста баксов — разве деньги?
26 МАРТА 1997 Г.
ДЕТСКИЙ ПСИХДИСПАНСЕР № 24. СЫН ДАУН
Бугров проснулся по будильнику в 7.45. Накинул халат, прошел по коридору, дернул дверь спальни Ирины. Дверь подалась. Включил ночник, дурацкое фарфоровое сооружение в виде трех драконов с красными светящимися глазами, подаренное ему во время командировки в Китай. Ясно, и сегодня Ирина не ночевала дома. Скорее всего на даче. Их госдаче. Или на их личной дачке, под Химками. Она ему не докладывает.
Он печально покачал головой: Ира и в молодости не страдала от избытка душевного жара, а в последние годы стала совсем холодной и отчужденной. Он бывает даже рад, когда она о чем- го просит его: то надо подписать какие-то документы на льготные тарифы, то на беспошлинную торговлю, то еще что. По ее словам, все это делается ради выживания отечественной науки.
Ну, если надо для науки, враг он, что ли? Сам доктор наук.
Вот уже год Ира перестала обращаться с такими просьбами. Их беседы стали уж совсем редкими. Когда и почему это произошло? Когда, вопрос легкий. После того как он принял на работу в свой секретариат племянника Иры из Тамбова. Парень па вид серьезный, дипломированный экономист, работает тихо, в глаза не бросается. Носит бумаги ему на подпись, готовит служебные записки, письма. Каждый день раз пять с ним видится Бугров, а за год если десятью фразами обмолвились, так хорошо. Ну, что ж. Так даже лучше. Значит, не кичится родственными связями. А вот почему Ира перестала обращаться к нему с просьбами, на этот вопрос ответить труднее. Положение науки в России лучше не стало. Значит, интерес потеряла к благотворительности? Жаль, если так. Ее частые в прошлом просьбы о поддержке, помощи как раз этим ему и нравились: значит, не так черства, как кажется, раз о других радеет.
Знать бы Бугрову, что нет давно нужды Ирине Юрьевне о чем-либо просить мужа; «племянник» давно заказал, получил и использовал в работе изящно и безупречно сделанный сканер — факсимильную подпись вице-премьера, академика Академии естественных наук Бугрова. Знай о том Бугров, и вся его оставшаяся жизнь могла бы пойти совсем по другому пути; и смерть бы оказалась не такой страшной. Да вот беда, не дано нам предугадывать события и видеть сквозь стены. Кабы мог...
Кабы мог, увидел бы, как в восемь утра, когда он, только закончив зарядку на ковре (серией упражнений растягивал позвоночник, измученный обширным остеохондрозом), готовил себе яичницу с ветчиной, варил крепкий кофе, в свой небольшой, но отдельный кабинетик в «Белом доме» вошел в модном ныне черном кашемировом до пят пальто неприметный молодой человек лет тридцати пяти. Членов не был племянником Бугровой. Не был и ее любовником, как можно было бы сгоряча предположить. Он был сотрудником созданной ею три года назад разветвленной и могучей криминальной, хорошо срежиссированной структуры. В его задачу входило готовить документы, необходимые для расширения экономической деятельности этой структуры за подписью вице-премьера правительства России. А уж поставить все нужные печати, когда есть подпись — не проблема.
Печати он поставит в девять, когда придут девицы из канцелярии. А пока шлепал факсимильную подпись вице-премьера на бумаги, полученные вчера вечером у станции метро «Красные Ворота», когда притормозила на минуту машина Хозяйки, высунулась холеная ее рука и передала ему папку с бумагами. Он только и успел принять тонкую папочку, как мощная элегантная машина, оставив после себя выхлоп газа, уже ушла вправо, на Старую Басманную.
Первая группа бумаг касалась оффшоров.
Идея Хозяйки была проста и не требовала от выпускницы института культуры особых макроэкономических познаний. Оффшор — как шапка-невидимка, надев которую любая криминальная структура, зарегистрированная в оффшорной зоне, словно растворяется в воздухе.
«Племянник» Бугровой знал два способа использования оффшора. Первый, казалось бы, самый надежный, сводился к тому, что капиталы обезличиваются во время движения через подставные фирмы по оффшорным банкам, после чего вкладываются в легальный бизнес. Но «племяннику» как экономисту более импонировал второй способ увеличения капиталов: деньги отмываются, даже не попадая на территорию оффшорных зон. Просто владельцы оффшора открывают счет в некоей швейцарской банковской системе. Распоряжается ими только настоящий хозяин средств. Но на бумаге между Хозяйкой и капиталами, которыми оффшорная компания манипулирует в «третьих странах», никакой связи нет...