Анамнез жизни
Шрифт:
Дикий крик потряс небольшой двор нашей пятиэтажки. Прибежавшая из кухни мама принялась, конечно, меня отчитывать – прямо как лет десять назад, когда я плюхнулась пятой точкой в приготовленный ужин, – но что толку отчитывать человека, если у него полностью атрофируются все реакции, кроме возросшего до гигантских размеров отвращения к не виноватой ни в чём Божьей твари?..
Но если домочадцы имеют возможность из года в год наблюдать твой страх и всё-таки как-то к нему привыкнуть, то с посторонними людьми на порядок сложнее. В моей взрослой жизни был один показательный случай, после которого один из соседей наверняка обходит меня стороной. Жаль, что я не физиономист и не помню, как этот сосед выглядит – зато он наверняка запомнил меня и ржал потом надо мной со всем своим имеющимся семейством.
Дело
Мусорный бак был расположен в самом конце нашего длинного прямоугольного двора, на въезде на парковку. Пакет из-за яблок оказался чрезвычайно тяжёлым, и я, скрючась, еле его волокла. Когда около половины пути я уже преодолела, во двор въехала машина – большой чёрный внедорожник, за рулём которого сидел мужчина лет сорока. С проезжей части нужно было убираться, и я, в благородном стремлении уступить машине дорогу, попыталась принять вправо – но в этот момент ручки пакета, не выдержав тяжести, оборвались, и всё содержимое моего мусорного ведра торжественно высыпалось на асфальт прямо перед машиной, которая успела уже подъехать ко мне вплотную. Помимо яблок, здесь присутствовали всякие упаковочки из-под йогуртов, пустые пакеты из-под молока, какие-то бумажки со следами неизвестного генеза, а также в изобилии были представлены яблочные, картофельные, свекольные, морковные и луковые очистки, которые, моментально подхваченные предательским ветром (и откуда он только взялся, МЧС же не предупреждало!), принялись разноситься по округе.
Мне, естественно, стало ужасно стыдно. Но мужик, трезво оценив ситуацию, поставил машину на паркинг и стал ждать, пока я соберу обратно всё, что так эпично рассыпалось. Кивнув ему в знак благодарности и улыбнувшись очаровательной улыбкой, я присела на корточки и принялась собирать следы семейной жизнедеятельности обратно в пакет. Я последовательно отправила туда непонятные бумажки, пустой пакет молока, несколько вышеупомянутых коробочек из-под йогурта, мокрые овощные очистки и наконец принялась за яблоки. Их высыпалось всего-то три штуки, но тут меня поджидал пренеприятный сюрприз.
На одном из яблок сидел здоровенный паук с длинными тощими ногами – такие экземпляры дети обычно называют косиножками за то, что у паука, прости Господи, можно вырвать ногу и она будет продолжать жить своей жизнью и, двигаясь, имитировать движение косы; по науке такие пауки именуются сенокосцами. Так вот, этот сенокосец, или косиножка, или как угодно, будь он неладен, восседал на маленьком полугнилом жёлтом яблоке, исключая для меня всяческую возможность ухватиться за его последний оплот.
Я перевела взгляд на автомобиль. Мужик ждал, барабаня пальцами по рулю. Он не выражал недовольства, но явно торопился, и к моему горлу подкатил нервный смешок. Что делать-то?! Сидеть на дороге я не могу: ему надо проехать и встать на парковке, а объехать меня ни справа, ни слева не позволяет ширина проезжей части. Взять яблоко, кинуть его в пакет и освободить место я, ёлки-палки, не могу тоже: яблоко маленькое, а паук большой, и его длинные ноги присутствует везде, куда ни кинься. Оставить пакет на дороге решительно невозможно – если мужик по нему проедет, по середине нашего двора образуется отвратительная мусорная куча, часть содержимого которой останется у него на колесах. Или не останется? Может, ему удастся пропустить пакет между колёс? Я потянула руку к яблоку… Нет, это выше моих сил. Проклятая арахнофобия! И ведь объяснить ничего никому невозможно – этот дядька наверняка уже решил, что у меня не все дома, иначе почему я сижу на карачках рядом с разорванным мусорным мешком и, кроя страшные рожи, гипнотизирую взглядом гнилое жёлтое яблоко?!
Из размышлений меня вырвал нервный автомобильный гудок. Вот козёл! Видит же, что что-то не то, неужели трудно выйти из своей бронебойной машины и разобраться, в чём дело? Сигналит он, видите ли! Давить на клаксон проще всего, а посидел бы на моём месте, равнодушный засранец!
Решение пришло ко мне внезапно. Схватив пакет с собранным мусором, я резко встала и, сделав широкий жест, должный продемонстрировать слова: «Пожалуйста, проезжайте!» и улыбнувшись в тридцать три зуба, я шарахнулась назад, в сторону тротуара. Мужик, не меняя уже раздражённого выражения лица, тронулся и, даже кивком головы не сказав мне «спасибо», быстро проехал вперёд и принялся парковаться. Он уже не казался мне симпатичным. А ведь кто знает, как могли бы развиваться события, если бы не вредоносная косиножка… Ведь тогда я не была ещё замужем.
Когда-то мои родные ещё не знали: арахнофобия неизлечима. Вернее, лечить её можно – есть даже целые курсы: сначала просто двадцать минут смотришь на паучка, потом трогаешь его палочкой, потом пальчиком, потом сажаешь к себе на ладонь… Нет уж, я лучше буду болеть, чем окончательно свихнусь в процессе лечения: так недолго заработать целый букет психических отклонений. Но впоследствии, наблюдая, как я бьюсь в конвульсиях при одном виде паука по телевизору в программе «В мире животных», мои родственники поняли: я вовсе не симулирую – мне действительно худо при одном только виде этих созданий. Поэтому теперь мой недуг воспринимается окружающими людьми как неизбежное зло.
Надо сказать, я даже сама как-то умудрилась привыкнуть к этой гаденькой фобии . Пару лет назад, увидев у геленджикской бабушки на кухне здоровенного паука (дело было осенью, когда пауки особенно жирные), я, поборов рвотный рефлекс, сбегала за айфоном и крупным планом сфотографировала чудо природы, после чего разослала кадр знакомым с припиской: «Наш домашний питомец!». Я смирилась с мыслью, что в мире есть пауки, и какая-то, к счастью, ничтожная их доля имеет шанс оказаться на одной со мной площади; я даже отношусь к ним в какой-то мере спокойно. Теперь, когда я приступаю к уборке квартиры, то даже могу собрать пауков, имеющих обыкновение ютиться по углам потолка, трубой от пылесоса – главное сделать трубу максимально длинной и отойти на безопасное расстояние: вдруг промахнусь, и насекомое полетит на мою голову… Бр-р-р! Когда мою окна, то заранее готовлю себя к возможности встретить арахну, потому пристально исследую поверхности на предмет наличия посторонних включений. Если паук попадается, я зову сестру или мужа. Сестра – человек серьёзный и обстоятельный: она жалеет и меня, и животных, поэтому спокойно берёт паука рукой и, поглаживая его по спинке (в это время по моей собственной спине бегут диких размеров мурашки), отправляет через окошко на улицу. В сестре я могу быть уверена – в отличие от мужа, который однажды, когда мы жили на съёмной квартире, снял со стены комнаты громадного паука и отправил его в мусорное ведро.
Понимаете, люди, которые ничего не боятся, мыслят другими категориями. Им не приходит в голову, что ночью паук может выползти, совершить променад по кухне, залезть в шкаф с посудой, на стенку или вообще вернуться туда, откуда был взят. Они не боятся проснуться от страшного крика жены, которая, ночью встав в туалет или выпить водички, узреет на полу паука и завопит на всю квартиру от ужаса. Приходится объяснять это наглядно – пусть, в конце концов, эти толстокожие люди смирятся с нашими страхами! И возрадуются, что мы, впадающие в смятение при виде паука, в дополнение к этому не боимся, по крайней мере, выпивать, как бедные винофобы, выходить замуж, как гамофобы, и впоследствии ходить по квартире голыми, чего никогда не делают существующие, оказывается, на свете гимнофобы. А то жить с нами, арахнофобами, нормальным людям было бы совсем тяжело.