Анархо-гарем
Шрифт:
Больше я ничего не смог из себя выдавить.
– Я тоже тебя люблю, – тихо отозвалась жена.
Мы легли в постель. Долго ворочались. Не спали. Непрекращающийся ливень – колотил в окно.
Кажется – я заснул только под утро, когда дождь наконец перестал.
Скоро Аиша меня разбудила. Поцеловала – и сказала, что идет на работу.
– Угу, – только и ответил я, снова соскальзывая в сон.
Но в царстве Морфея я гостил недолго. В дверь позвонили.
«Наверное, Аиша
Сунув ноги в шлепанцы – я потащился открывать.
– Именем Русской Конфедерации!..
С порога мне сунул в нос свою пурпурную «ксиву» амбальный полицейский при полном обмундировании.
– Какого?!.. – выдохнул я.
Но полицейские (их было двое) молча оттеснили меня от двери – и втекли в квартиру.
– Именем Конфедерации: вы арестованы по подозрению в терроризме!.. – счел наконец возможным объяснить вторжение амбал в погонах.
– Что?!..
Вихрь закружился у меня в голове.
Я – конечно – понимал: тщедушный нацик, которому я врезал, сразу же после нашего ухода вызвал своих дружков и полицаев. Но чтобы нас так быстро вычислили?!.. Да еще обвинили в терроризме?!..
Юридически, то, что мы с Петром и Иваном провернули – только хулиганство да порча имущества. Впрочем, известно: закон – что дышло. Нас могут выставить хоть террористами, хоть педофилами.
Я похолодел и одеревенел.
Мне не дали позвонить Аише. Не дали даже в руки взять телефон. Будто я был мешок с картошкой – меня просто выволокли из квартиры и погрузили в полицейскую автомашину.
…В следственном изоляторе я подвергся утонченным издевательствам и оскорблениям.
Пузатый майор орал на меня. Обзывал «анархистской свиньей». И требовал, чтобы я во всем признался. Потому что – мол – Петр и Иван все равно меня выдали.
К чести моей: я не раскололся.
В свое время я читал о подлом полицейском трюке. Революционеру говорят: «Твои товарищи от тебя отреклись» – хотя это не так – чтобы морально сломить «преступника».
Я отвечал майору, что скажу что-нибудь только в суде – когда увижу моих друзей. То требовал, то чуть ли не умолял дать мне позвонить жене.
В изоляторе меня держали неделю.
И это было только начало моего страдного пути.
9. Суд
Получилось, как я предполагал: я пожал руки Петра и Ивана в зале суда – куда нас доставили прямиком из следственных изоляторов.
Мои товарищи выглядели усталыми и помятыми. Но держались молодцами.
Мы торчали в «обезьяннике» – отгороженные от публики решеткой. Зал наводняло приличное количество людей: какие-то дядечки в пиджаках и при галстуках, тетеньки чуть ли не в бальных платьях, полицейские. Обиженным волчонком сидел в углу тот худосочный нацик – которого я угостил парой оплеух.
Одной из последних в зале появилась Аиша. Бледная, дрожащая – она напоминала лилию на ветру.
Слов нет – какая буря поднялась в моей душе, когда я увидел жену. Как заныло мое сердце!..
Я ведь был так виноват перед Аишей!..
А она?.. Она нашла в себе силы улыбнуться мне. Помахать мне ручкой.
Жирный судья – пыхтя и отдуваясь – поднялся на кафедру. Позорное разбирательство началось.
Честно признаться: я надеялся, что нас не будут строго карать. Попугают – и отпустят. Но провидцем оказался Иван – который мрачно бросил:
– Что было в изоляторах – цветочки. Теперь от нас просто так не отлепятся.
Прокурор требовал признать нас террористами и бросить в тюрьму на какие-то дикие сроки.
Что должна была чувствовать Аиша – слушая страшные прокурорские речи?..
Защищал нас – из любви к искусству – некий бойкий адвокат. Член социалистической партии.
Он напирал на то, что «мои подзащитные не вполне вменяемы». Потому – «о заключении в тюрьму невозможно и говорить».
И адвокат «победил».
Судья согласился: никто в здравом рассудке не пойдет мстить за убитую девочку – громить неонацистский офис.
Нас не отправили на нары. А приговорили к разным срокам принудительного лечения в ДПУ – дисциплинарно-психиатрических учреждениях.
Самый длительный срок – год – дали мне. Я был старше моих товарищей. Да вдобавок «жестоко избил» того хилого нацика – который оказался несовершеннолетним.
Прежде чем меня увезли в ДПУ – мне дали увидеться с женой.
Аиша в слезах обняла меня:
– Держись. Держись, дорогой. Я буду навещать тебя…
Мое чувство вины перед любимой разрослось до галактических размеров.
10. Ад
Первые полгода в ДПУ были кромешным адом.
Еще конвоиры – которые доставили меня в «учреждение» – с долей сочувствия предупредили меня: здешний директор – изверг. Лютый больной на голову консерватор – считающий каждого анархиста личным врагом.
Скоро я на собственном горьком опыте убедился насколько все плохо.
Стоило мне попасться на глаза идущему по коридору господину директору – тот моментально превращался в дьявола.
– Что?!.. Анархистик?!.. Вольготно себя чувствуешь, бешеный лис?!.. Шатаешься по всему этажу?!.. Небось – фантазируешь о том, как метнешь бомбу в церковь?!.. Санитары, сюда!..
Конец ознакомительного фрагмента.