Анатомия предательства: "Суперкрот" ЦРУ в КГБ

Соколов Александр Алексеевич

Калугин отвез письмо Яковлеву, который одобрил его и лично передал Горбачеву. “Диссидентское” прикрытие генерала от КГБ окончательно определилось. Хотя Яковлев заверял Калугина, что Горбачев внимательно ознакомился с письмом и согласился с некоторыми предложениями, ожидаемого результата они не получили. Хуже того, через некоторое время Калугина вызвал председатель КГБ Чебриков и стал расспрашивать о содержании письма. Во время разговора Калугин, в частности, заявил:

— Я не могу понять, как эта организация, которой я преданно служил свыше тридцати лет, может подозревать меня как агента ЦРУ все это время. Вы знаете об этом?

Ответ председателя был понятен:

— Мы вправе проверять любого.

В

январе 1988 года Калугина перевели в Министерство электронной промышленности, где он занимался вопросами рассекречивания объектов. Работой удовлетворен не был, но положенными льготами пользовался и был доволен. В сентябре 1989 года, когда ему исполнилось пятьдесят пять лет, его вызвали в кадры и объявили о предстоящей отставке. В планы Калугина увольнение из органов госбезопасности не входило — окончательно пропадала надежда на карьеру в КГБ, на что он и Яковлев еще продолжали надеяться. Калугин предпринял неординарный ход и, как мне представляется, совершил ошибку, явно переоценивая влияние “колумбийца” и искренность Горбачева. Он попросил ставшего к этому времени председателем КГБ СССР Владимира Крючкова принять его для личной беседы. На приеме он прямо заявил, что хотел бы и далее работать в органах госбезопасности, причем в Москве. При положительном решении он обещает ничего отрицательного о Комитете не писать, а жить и работать мирно. Но если его все-таки уволят, то он начнет публично выступать против КГБ и никакого мира не будет. Конечно, такой разговор с Председателем КГБ не мог закончиться в пользу Калугина. Прямой шантаж еще раз убедил Крючкова в правильности мнения о Калугине как о беспринципном человеке, способном ради своих целей одевать любую маску, скрывавшем долгое время свое истинное лицо — откровенного врага своего государства. Об этой встрече с председателем он в своей книге не рассказывает.

26 февраля 1990 года он был уволен. Получив удостоверение пенсионера, он направился от Лубянки по Никольской улице в Историко-архивный институт. Разговор с директором института Юрием Афанасьевым, выступавшим за коренные преобразования в СССР, был непродолжительным:

— Я хочу помогать демократическому движению. Я уверен, что мой опыт и знания будут полезными. Вы можете использовать меня так, как сочтете нужным, — заявил Калугин. Его собеседник, казалось, не был удивлен:

— Я всегда считал, что такие люди, как Вы, придут к нам, — ответил, приветливо улыбаясь, Афанасьев.

Калугин ощущал, что с его плеч “свалилась тяжелая ноша”, чувство собственной ничтожности и страха постепенно покидало его, и, наконец, он сможет “жить так, как хотел”. Вот такие откровенные мысли посещали его после увольнения из КГБ, где он стал “самым молодым руководителем в разведке и самым молодым генералом”, и так этим гордился?

Из сказанного в этой части книги видно, что “колумбийские друзья”, Яковлев и Калугин, делали основную ставку при выполнении своих задач на поддержку Горбачева.

Перестройка

Все зависит от характера гласности.

Агата Кристи

К концу 80-х и началу 90-х годов американцы резко усилили разведывательную работу в СССР. Сотрудники московской резидентуры и “чистые” дипломаты проводили по нескольку встреч в день со своими контактами, собирая информацию и давая рекомендации. На помощь им из США в срочном порядке направлялись десятки экспертов, делегаций, “гостей посла”, значительно расширялся корпус журналистов. Государственными органами был утерян контроль за направлением приглашений для иностранцев от различных политиканствовавших личностей и за выдачей виз.

Развал государственной машины неуклонно вел к снижению дисциплины и ответственности, у многих вызывал ощущение нестабильности

и неуверенности в завтрашнем дне. Глубокий кризис постепенно охватывал все сферы общественной жизни и государственной системы. Горбачев и Яковлев — основные действующие лица перестройки — не дали реальной программы экономического и политического развития. Обещанные людям перемены и улучшение жизни не наступали, народ слышал лишь надоевшую всем болтовню, катившуюся как снежный ком. Роль государства дискредитировалась его правителями. Произошла невиданная до сих пор политизация широких масс населения. В стране появлялось все большее число разнообразных политических и общественных течений во главе с новыми лидерами. Шел неизбежный исторический процесс — смены общественной формации.

КГБ располагал обширной достоверной информацией, которая постоянно докладывалась Горбачеву. Однако никаких действенных мер ни им, ни его приближенными не принималось. “Мои попытки поговорить с Горбачевым заканчивались или пустыми отговорками или уклончивыми обещаниями разобраться. Неискренность Горбачева сомнений не вызывала. Лидер партии действовал против партии, Президент Союза разрушал Союз…Явно просматривалась зловещая роль Яковлева” — такими словами характеризует Председатель КГБ СССР Владимир Крючков те смутные времена.

Первое публичное выступление Калугина с обвинениями в адрес КГБ состоялось 16 июня 1990 года в зале кинотеатра “Октябрь” на Калининском проспекте (ныне Новоарбатский) на собрании нового политического объединения — Демократической платформы в КПСС. Оно сразу же привлекло внимание прессы — впервые в советское время бывший работник КГБ, причем в звании генерала, выступал с обвинениями в адрес организации, критика которой стала только появляться. Все, что он говорил, принималось на веру и поддерживалось.

Сейчас, когда прошло время, хотя и не столь длительное, стоит напомнить читателю о том, что “перестройка”, начатая Горбачевым в 1986 году, привела к гласности во всех областях жизни советского общества. В силу именно такой ситуации и поддержки Яковлева Калугин получил неограниченную возможность выступать в советской и иностранной прессе, по зарубежному и центральному радио и телевидению, на собраниях и митингах.

Его слова воспринимались с интересом, хотя бы потому, что тема КГБ и вообще органов госбезопасности среди населения стала востребованной. Впервые за время советской власти появилось множество, правильнее сказать, лавина книг и статей о “деяниях” большевиков в первые годы после революции, гибели невинных людей, Белом движении, сталинских репрессиях, нравах и ужасах ГУЛАГа и тому подобное. Конечно, многое было откровением, быстро раскупалось и читалось. Старые дела ЧК-ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ перекладывались волей неволей, а во многом и преднамеренно, на КГБ. О заслугах органов госбезопасности никто не вспоминал, наоборот все очернялось. Поэтому не удивительно, что немногие фолианты и обширное словоблудие Калугина оказались ко времени. Пресса активно ему помогала.

Нельзя сказать, что он так правильно смог рассчитать время для раскачивания недоверия людей к органам. Время само создало благоприятные условия для его “разоблачений”, и он им воспользовался. В принципе, ничего нового или неизвестного прежде сказано не было, и это отмечалось даже его единомышленниками. Но для людей несведущих и не особо вникавших в политику он казался первооткрывателем, и в оценке органов — борцом за справедливость. Сейчас, в наши дни, читая его статьи и выступления, диву даешься, как быстро можно было в те годы заслужить популярность столь пустыми словами и демагогическими измышлениями. Но таково было время — грядущих коренных, слава Богу, эволюционных преобразований в жизни всей советской страны. Общество требовало перемен, и впитывало любую правдивую и неправдивую информацию.