Анатомия предательства: "Суперкрот" ЦРУ в КГБ
Шрифт:
Еще один пример. В интервью газете “Коммерсант” 2 июля 1990 года он рассказывал, что в феврале месяце этого же года подготовил большую аналитическую статью по реформированию КГБ для журнала “Огонек”, заручившись обещанием главного редактора Коротича ее опубликовать. Коротич показал ее в КГБ для оценки на предмет содержания государственной тайны. Затем его якобы вызвали аж в Политбюро и запретили печатать. Спустя четыре года в своей книге Калугин уже по-другому описывает тот же факт:
— Я написал большую статью по реформированию КГБ для “Огонька” и передал ее Коротичу для публикации. Одновременно показал статью моему близкому другу Яковлеву, который, прочитав ее, позвонил Коротичу и строго рекомендовал ее не публиковать. Яковлев мне объяснил, что у Горбачева слишком много других проблем, чтобы сейчас
О запрете статьи Комитетом и речи нет, оказывается, его друг решил ее не публиковать. Запамятовал Калугин, о чем говорил раньше?
Другой характерный пример. В той же беседе он неожиданно проговаривается: “Выступать с обвинениями в адрес КГБ начал, не находясь в плену эмоций. При Черненко я бы не вылез, это было бы чистой воды самоубийством. Я точно все рассчитал и первый тайм выиграл”. Ставка “колумбийцами”, как видно из смысла, сказанного делалась на Горбачева.
И еще откровение — и ложь: “За время моей работы в качестве начальника внешней контрразведки ни одного агента из числа сотрудников ЦРУ советская разведка не имела”. Знал ли Калугин обо всей советской разведке? Нет, знает обо всем только начальник разведки. Но известно, что лично Калугин был виноват в умышленном срыве всех известных ему операций по вербовке сотрудников ЦРУ. В итоге разведка не получила важнейшую информацию об агентурной работе американской разведки в СССР. А, дело Ларка? Потенциально оно принесло бы немалые оперативные результаты. Обо всем этом подробнее расскажу ниже.
Конечно, лучше всех об ущербе, нанесенном Калугиным, известно ЦРУ. Но об этом мы узнаем лишь лет через тридцать-пятьдесят или более, когда в соответствии с американским законодательством будут открыты архивы Лэнгли.
Прямой обман, подтасовка и прочая фальсификация были направлены в первую очередь на рядовых читателей, профессионально не знакомых с данной тематикой и фактами. Кажется, вполне достаточно сказанного, чтобы понять истинные позиции и задачи Калугина и при использовании “демократического движения”, как прикрытие для своих истинных целей.
30 июня 1990 года по представлению Председателя КГБ своим Указом Президент СССР лишил Калугина государственных наград, а Совет Министров СССР — звания генерал-майора запаса. Примерно в это же время против него было возбуждено уголовное дело по факту разглашения государственной тайны. И вновь поднялась газетная шумиха в защиту Калугина, в главном огульно повторявшая его измышления.
В конце июня в газете “Правда” опубликовано заявление КГБ СССР по поводу выступлений и интервью Калугина, а затем текст беседы корреспондента газеты в Центре общественных связей КГБ с более подробным изложением оценок основных его высказываний. Однако все выкладки Комитета были восприняты “свободной” прессой в духе времени — любой обиженный брался под защиту, он — герой, все нападающие обвинялись, они — антиподы. Таково было время, и так действовала броская на любые “жареные” факты неразборчивая пресса. Может быть, хотели лучше, а получилось как всегда — во вред.
Осторожно! Депутат!
Как пишет Калугин в книге, совсем неожиданно для него в середине июля 1990 года ему поздно вечером позвонили домой из Краснодара, и незнакомый голос сказал, что коллектив какого-то исследовательского центра газовой промышленности хочет выдвинуть его кандидатом в народные депутаты СССР на освободившееся место. Он сразу же дал согласие и через несколько дней вылетел в Краснодар. Но звонок не явился столь неожиданным, как в этом пытается убедить читателя книги Калугин. В то время в отличие от прежних лет действительно трудовой коллектив получил право выдвигать любого по его мнению достойного кандидата в депутаты разных уровней законодательной власти. Но вариант с Калугиным не был спонтанным — о «друге» позаботился Яковлев. Он настоятельно рекомендовал проверенного «демократами» своего друга единомышленникам в Краснодаре — слова человека, близкого к Президенту, для краснодарцев были фактически беспрекословным советом, хотя сказаны они были, как всегда, в мягкой и хитрой, иезуитской манере «идеолога перестройки», «перевертыша, академика от упраздненных наук».
В кратчайшей предвыборной кампании Калугина не было ни экономических, ни политических
Возвращаясь назад, все-таки для полного понимания ситуации следует обратить внимание еще на один момент в действиях Калугина в те времена. Он пытался втянуть в свою орбиту борьбы против КГБ и других сотрудников госбезопасности. Как он это делал в отношении одного из них, он рассказывает в своей книге. Еще в 1987 году, подготавливая очередное письмо в ЦК КПСС, он обратился за помощью к своему другу бывшему резиденту Борису Соломатину, который к этому времени так же, как и Калугин, находился в резерве КГБ и работал под крышей Госплана СССР. Соломатин хотя и поддержал Калугина, но принять участие в публичной критике отказался. В 1990 году, когда они вдвоем уже находились на пенсии, Калугин вновь приехал к Соломатину с такой же просьбой, но получил в итоге также отказ.
Выступления Калугина открыто поддержали всего два бывших сотрудника. Один из них бывший начальник Гатчинского районного отдела Ленинградского УКГБ и другой — бывший работник ПГУ. Свои протесты они, конечно, опубликовали в СМИ.
Первый — подполковник запаса Юрий Шутов, осуждать которого в поддержке Калугина трудно. Он был его подчиненным, видел в нем карьерного разведчика и, вероятно, не разобрался в личных качествах. Калугин в 1989 году показал ему свое первое ленинградское письмо в ЦК КПСС и получил согласие на поддержку. Тогда он прикрылся перед Шутовым своими партийными позициями.
Второй — полковник запаса Михаил Любимов, бывший работник ПГУ, в письме, опубликованном в еженедельнике «Московские новости» 8 июля 1990 года, в частности, пишет:
— Многое в заявлениях КГБ рассчитано на простаков. Скажем, утверждения о том, что после освобождения Калугина от руководства управлением внешней контрразведки оно «заработало так же, как оно и должно было работать». Разведка не колбасный завод, где новый директор может заменить всю технику и кадры, наладить мясопоставки и завалить своей продукцией всю страну. В разведке успехи в большой степени зависят от долговременных факторов и от случая (например, предложение секретной информации сотрудником ЦРУ); механизм, кадры и методы работы разведки не могут вдруг кардинально меняться с приходом и уходом нового начальника. Протестуя против гонения Калугина, я отказываюсь от знака, который КГБ вручает за заслуги: «Почетный сотрудник госбезопасности».
Не останавливаясь подробно на этих бессодержательных высказываниях и не комментируя отказ от почетного знака (хотя скрытая подоплека понятна), кстати, высоко ценившегося оперативным составом разведки, скажу кратко — без полной веры своей Службе не надо было и начинать служить в ней. Каждому ясно, что в разведке есть много того, чего не могут знать все. Ее словам просто надо всегда верить, иначе работа не сложится. Наверное, агент ЦРУ — Калугин — не способствовал вербовкам агентов советской разведкой среди своих американских коллег. Мог ли препятствовать? И мог, и препятствовал, и срывал, и предавал. Поэтому колбасный завод, используя метафору Любимова, часто выпускал брак, простаивал — директор тайно воровал сырье, полуфабрикаты и готовую продукцию! Подпольную продукцию продавал из под прилавка — все как в обычной жизни, так и в разведке. И тут с уверенностью можно применить сослагательное наклонение: находись Калугин во главе внешней контрразведки не было бы Эймса и других. Не так ли?
Но все-таки следует еще раз подчеркнуть, что не только Калугин наносил ущерб государству. Наряду с ним успешно действовала и другая агентура, в том числе и агенты влияния. Поэтому вопрос о чистоте рядов государственных служащих, и в первую очередь обеспечивающих безопасность страны и не только в спецслужбах, всегда должен рассматриваться как главный. Проблема не из легких, нужен обширный и глубокий анализ, трезвые оценки и выводы, но основе которых следовало бы выработать этический кодекс служащих России. Материала для этого, как мне кажется, вполне достаточно.