Анатомия страха
Шрифт:
— Ирочка, у тебя истерика. Что ты несешь? — ничего не мог понять Олег.
— Это у тебя, гадина, будет истерика, когда на нары сядешь! — выкрикнула Ирина и бросила трубку.
Нетвердыми шагами Олег подошел к бару, достал бутылку «Абсолюта» и рюмку, которую, подумав, заменил на высокий бокал для коктейлей. Налив до половины, выпил — жадно, захлебываясь, не ощущая ни вкуса, ни запаха.
«Вода!» — подумал он, но тут теплая волна залила лицо, стекла на грудь. Приятно защипало переносицу.
С бутылкой и бокалом Олег снова устроился в кресле. В комнату заглянула Илона, готовая к выходу: зеленое
— Уходишь? — поинтересовался Олег.
Илона молчала, глядя то на мужа, то на бутылку.
— Теперь уже не знаю, — наконец ответила она. — Алла ушла, но мне не хочется оставлять Вику, когда ты в таком состоянии.
— В каком состоянии? — заорал Олег, радуясь поводу выплеснуть все свои злобные эмоции. — Я выпил всего пятьдесят грамм.
— Ага, из бокала для коктейля, — усмехнулась Илона. — К тому же эта бутылочка еще утром была целая. Если бы это не было важно, я осталась бы дома. Позвоню Алле, может, согласится вернуться.
Няня жила недалеко и пришла уже через полчаса. Она любила девочку, да и деньги, которые Илона щедро платила за работу сверх положенных десяти часов в день, были для нее нелишними. За эти полчаса Олег успел выпить еще. Когда Илона снова вошла в гостиную, он помахал ей по-брежневски — раскрытой ладонью из стороны в сторону.
— Алла пришла и останется на ночь. Можешь надираться дальше. Надеюсь, ты не будешь к ней приставать.
— Аллочка — прелесть, но не в моем вкусе.
— Ну тогда я пошла.
— Иди, иди, блядуй, сучка! — Олег сказал это тихо, себе под нос, но Илона услышала.
Она ослепительно улыбнулась и медленно подошла к нему, ступая, как большая дикая кошка. Пощечина была настолько сильной, что левая сторона лица моментально онемела. Задохнувшись от боли и неожиданности, Олег смотрел на Илону, которая, прищурив глаза, мягко растягивала слова:
— Если ты еще раз посмеешь повысить на меня голос или сказать что-нибудь подобное, я сразу же подам на развод. И ты останешься нищим бухгалтером в двухкомнатной квартирке. И Вику никогда больше не увидишь, потому что я добьюсь, чтобы тебя через суд признали недееспособным. Ты ведь был у психиатра, так? Это ты перед кем угодно можешь изображать Наполеона, Коммутатор хренов. А я прекрасно знаю, какой ты на самом деле: маленький трусливый недоносок! И поэтому я тебя нисколечко не боюсь!
Олегу казалось, что он смотрит фильм ужасов: под тонкой оболочкой лица Илоны прятались другие лица, они выплывали на поверхность, как большие жирные пузыри, лопались и поднимались снова. Вот Светлана: «Что скажут в твоем драгоценном институте?». Людмила-Кошмарик: «Да у тебя духу не хватит убить меня самому». Маленькая Наташа Гончарова: «А если обо всем узнает твоя жена?». Лица становились все больше, они уродливо искажались, как в кривом зеркале, надвигались и наконец поглотили его…
Когда Олег очнулся, жены в комнате уже не было. Хлопнула входная дверь, каблуки звонко процокали по кафельной плитке, загудел лифт. Потирая горящую щеку, Олег налил в бокал еще водки, снял трубку и набрал номер Ольги.
— Оленька, здравствуй, Свирин беспокоит… Оленька, ты в курсе, что случилось с Геной? Мне звонила Ира, она в истерике, наговорила черт знает чего…
— Она мне тоже звонила, — сухо перебила Ольга. — Извини, я не могу сейчас разговаривать.
— Да может мне, в конце концов, объяснить кто-нибудь, что происходит?! — заорал он. — Что за бабы, черт вас дери!
— Не кричи на меня, пожалуйста.
— Оля! — обморочная пелена подступила снова. — Я клянусь тебе, я ничего не понимаю. Поговори со мной. Мне плохо, Оля!
Последние остатки уверенности слетели с него, как взятый на прокат карнавальный костюм. Остался только страх. Животный нерассуждающий ужас. Каждый раз, когда ледяная волна накрывала его с головой, казалось, что так страшно ему еще никогда не было — и уже никогда не будет. Но страх рос, бродил, вспучивался, как содержимое сортира, куда изобретательный вояка бросил в жару пачку дрожжей.
— Значит, тебе плохо… — помолчав, сказала Ольга. — Интересно, а как плохо было Гене?
— Оля, что с ним… сделали?
— Посадили в подвал на его же даче, приковали к батарее, пустили газ от выхлопной трубы. Он отпилил себе руку тупой пилкой. Но дверь оказалась запертой. Вот и все, — бесцветным голосом сказала она.
— Отпилил руку?! Но ведь он же…
— Да, я знаю. Не выносил вида своей крови. Тем страшнее ему было. У тебя все?
— Оля, — Олег сжимал трубку так, что пальцы побелели от напряжения. — Ирина сказала тебе, что это я заказал Генку. Но это неправда! Я знаю, кто это сделал!
— Да? И кто же? — в голосе Ольги ирония мешалась с недоверием.
— Сиверцев!
— Кто?
— Димка Сиверцев. Не говори, что не знаешь такого. Он был на похоронах Сергея, разговаривал с тобой. Это он убил их обоих. Или заказал.
— Я знаю Сиверцева. Ты окончательно спятил, Олег. Я не желаю обсуждать этот бред. Всего хорошего.
— Подожди, Оля, ты же ничего не знаешь. Ничего! Ни о Сергее, ни о Генке, ни обо мне. И о Сиверцеве тоже ничего не знаешь. Если бы…
— Я не хочу ничего знать, — обрезала Ольга. — До свидания.
— Подожди! Скажи хотя бы, когда похороны.
— Ирина не хочет, чтобы ты приходил.
— Да мне плевать, что она хочет, — взорвался Олег. — Говори, когда!
— Ну, как знаешь, — вздохнула Ольга. — Смотри, чтобы она не выцарапала тебе глаза. В пятницу в двенадцать, на Смоленском.
Положив трубку, Олег залпом выпил. Водки в бутылке оставалось на треть. Он еще никогда в жизни не пил вот так — стаканами, без закуски.
Теперь еще и Ольга! С ней у Олега и так были достаточно сложные отношения. Больше сильных и ярких личностей Олег не любил только сильных, ярких личностей, которые отказывались ему подчиняться. Ольга безусловно была такой. Не слишком красивая, всегда спокойная, она напоминала остывшую планету, весь жар которой внутри, в ядре. Он пытался очаровать ее, соблазнить — ничего не вышло, казалось, Ольга просто не заметила его стараний. Пробовал подавить, принизить, но это тоже не принесло успеха. Олег выглядел моськой, которая кидается на слона, и от этого жену Сергея искренне ненавидел. Жену? Как же, жену! Гражданский брак еще в тридцатые годы отменили. В милицейских протоколах правильно пишут: сожительница. Об этом он не раз ехидно говорил Сергею, но тот упорно именовал Ольгу супругой.