Андрей Миронов: баловень судьбы
Шрифт:
Сюжет у пьесы был на первый взгляд незамысловат: на хлебозавод приезжала высокая комиссия из Москвы, которая, найдя у предприятия кучу недостатков, отправилась в обратный путь. Неутешительные выводы комиссии могли стоить карьеры директору завода, который в этих недостатках виноват не был – его недавно назначили на эту должность. Чтобы предотвратить этот исход, в один поезд с комиссией на свой страх и риск садился диспетчер Леня Шиндин со своей женой и сослуживцем. Эта троица и попыталась всеми правдами и неправдами уговорить комиссию изменить свое решение.
Пьеса была очень актуальна по тем временам и шла во многих театрах страны. Достаточно сказать, что в Ленинграде ее показали на сцене БДТ, а в одной Москве ее почти одновременно поставили Театр сатиры и
Касаясь этой роли Миронова, критик А. Вислова писала: «Что могло привлечь к подобной (производственной. – Ф. Р.) драматургии Миронова – человека более молодого, скорее индивидуалиста в искусстве и в жизни, актера, далекого от социальной тематики в том смысле, в каком у нас это было принято понимать? Объяснений несколько. Ну, во-первых, постоянно жившая в нем неутолимая жажда творчества. Во-вторых, предлагалась роль современника, чем он избалован не был. В-третьих, это была пьеса, которую можно отнести к разряду «хорошо сделанных». И, наконец, в-четвертых, конфликт местного значения, касающийся дела о приемке хлебозавода, разрастался в комедии Гельмана в более широкий, нравственный конфликт. В итоге речь шла о позиции человека. Для Миронова это было решающим. «Характер, в котором сконцентрирована дилемма: быть ли деятельным творцом жизни или холодным, циничным, пусть и умным, наблюдателем… Он для меня в какой-то степени Дон Кихот, человек очень нужный в нашей жизни», – так определял для себя образ Лени Шиндина актер…»
И вновь вернемся к регулярным спектаклям Миронова. 14 марта он играл в «Горе от ума», 16-го – в «У времени в плену», 19-го – в «Ревизоре». Затем он взял в театре тайм-аут и уехал на съемки в Ленинград, где Авербах заканчивал снимать павильонные эпизоды «Фантазий Фарятьева». В конце марта Миронов вернулся в Москву и продолжил репетиции спектаклей «Мы, нижеподписавшиеся…» и «Продолжение Дон Жуана».
1 апреля телевидение расщедрилось сразу на два фильма с участием Миронова: в два часа дня показали «Малыша и Карлсона», в 21.40 – комедию, того же 1971 года, «Старики-разбойники». Последний фильм Миронов не застал – он играл в «Ремонте». Три дня спустя это был уже «Ревизор». А 6 апреля в Театре сатиры состоялась премьера: показали спектакль по пьесе А. Гельмана «Мы, нижеподписавшиеся…». Помимо Миронова в спектакле были заняты следующие актеры: Г. Менглет, Н. Корниенко (эта актриса уже в который раз играла возлюбленную героя, которого играл Миронов), М. Державин, В. Венгер, Н. Феклисова, Н. Пеньков, Ю. Воробьев, Р. Александров, Д. Каданов.
Одной из первых на премьеру этой пьесы в двух столичных театрах откликнулась газета «Вечерняя Москва». Критик Инна Вишневская писала следующее: «Во МХАТе в роли диспетчера Лени Шиндина, ведущего действие, – А. Калягин, в Театре сатиры – А. Миронов. Сам выбор этих актеров уже в чем-то предопределяет суть создаваемых ими характеров. Герой Калягина, его неуемная энергия обречены, нерв трагедии живет в каскаде комедийных ситуаций.
Миронов и создатели спектакля в Театре сатиры смотрят на сложившуюся коллизию не столь трагично. Право же, он добьется своего, этот легкий, веселый, обаятельный человек, не столько сокрушенный злом, сколько обомлевший от познания активности этого зла, его проникновения в глубинные поры доброго дела. Растерянность пройдет, напористость останется, герой Миронова не остановится…
В спектакле мхатовцев герой Калягина заразительно темпераментен, настойчиво бьется в наглухо закрытые двери купе, в котором едут сейчас члены комиссии, так или иначе способствовавшие неправому делу. А на сцене Театра сатиры герой Миронова эти двери чуть-чуть приоткрывает: живой воздух шевелит условные занавески на вагонных окнах. Но так или иначе зрители на обоих спектаклях взволнованны, потому что поднятые там проблемы серьезны и заслуживают внимания».
А вот еще одно мнение – К. Рудницкого: «Нас пленила и сделала болельщиками Лени душа, которой Миронов Шиндина одарил… Мы-то считали его пронырой и плутом, едва ли не жуликом, а видели вдруг человека стопроцентно бескорыстного и самозабвенного…»
Другой рецензент – Н. Крымова – именно после роли Шиндина разглядела в Миронове талант драматического актера: «В блестящем комике полудремал талант драматический – Миронов не просто взрослел, но, очевидно, по-настоящему мужал и вот роль Лени Шиндина отважился сыграть почти в русле трагедии, на ее грани. Трагического накала пьеса не выдержала бы, и Миронов точно останавливается на грани, на самом краю, идеально соблюдая меру…»
8 апреля Миронов играл в «Маленьких комедиях…», 9-го – в «Горе от ума». После этого Миронов уехал в Польшу в составе делегации Госкино СССР. 17 апреля в театре должны были играть «Мы, нижеподписавшиеся…», но из-за того, что Миронов не успел к сроку вернуться из загранкомандировки, спектакль был отменен. 22-го Миронов играл в «У времени в плену», 24-го – в «Клопе», 25-го – в «Горе от ума», 28-го – в «Женитьбе Фигаро» (в тот же день по ТВ, в 21.40, показали «Три плюс два»), 30-го – в «Мы, нижеподписавшиеся…».
4 мая на ЦТ состоялась премьера – был показан телефильм «Трое в лодке, не считая собаки». Фильм показали в удачное время – в 19.55, когда у экранов собиралась самая многочисленная зрительская аудитория. Фильм смотрел и сам виновник торжества – Андрей Миронов (в спектакле «Маленькие комедии большого дома», который шел в эти же часы на сцене Театра сатиры, его подменял другой актер).
5 мая Миронов играл в «Женитьбе Фигаро», 7-го – в «Мы, нижеподписавшиеся…», 9-го – в «У времени в плену», 11-го – в «Горе от ума», 14-го – в «Ревизоре», 15-го – в «Клопе», 16-го – в «Мы, нижеподписавшиеся…». В свободное время он продолжал репетиции в «Продолжении Дон Жуана» – теперь уже на сцене Театра на Малой Бронной. Вспоминает А. Эфрос:
«Мы с Мироновым вдруг как-то ощутимо поняли, что в руках у нас возможность, которую нельзя пропустить, – возможность сыграть своеобразный философский спектакль.
Андрей Миронов – любимец публики, актер поющий и танцующий, исполнитель куплетов и чечеток, мастер эстрады, актер Театра сатиры, где любят репризы и т. п. Но это лишь один облик Миронова. И что-то от всей этой стихии в Дон Жуана вошло. Вошло как тень, как отголосок чего-то оставшегося не только в стороне, но в давнем-давнем прошлом, где-то в веках.
Да, был любимцем, был покорителем сердец, никем другим и не был, ведь он – Дон Жуан! Он просто исчезает, когда появляется Командор. А измениться он не может. И вот эту невозможность измениться, этот шлейф мифа, которым смог поиграть современный драматург, – это Миронов почувствовал уже как драматический актер. Мы разбирали с ним тонкости пьесы, а я думал: господи, как я соскучился вообще по душевной тонкости! Только бы Миронов не устал, только бы не исчез! Только бы воображению моему – а что такое репетиции наши, как не свободная игра воображения? – не был положен неожиданный конец!
Но Миронов продолжает приходить и, по-моему, не теряет интереса. Мы еще не очень далеко продвинулись, но первые восемь страниц текста – это необходимая взлетная дорожка, она должна быть сверхпрочной и лежать в идеально точном направлении.
Я воображаю, будто Дон Жуан пока еще не живой, руки и ноги застыли, и не только руки и ноги – все онемело, как бывает во сне, когда отлежишь руку, она затечет и такая тяжелая, страшная, неживая. Сейчас у него не только руки-ноги, но и сердце, и желудок, почки, шея, глаза – все тяжелое, мертвое и болит, и болит до ужаса. Он оживет только тогда, когда Лепорелло согласится что-то вспомнить. Этот процесс нужно сделать единым, сквозным, стремительным, ибо в медленности – мучительность воскресения. И вот Дон Жуан цепко схватил своего бывшего слугу за шею или просто за рубаху и уже не отпустит его до слова «финита». Он ни за что его не выпустит, не изменит положения – это будет активность, имеющая под собой одно-единственное содержание, рассчитанное не на короткий период, а на восемь страниц текста.