Андриеш
Шрифт:
Побродили мы с Пэкалой.
Ты постой-ка. У крылечка,
Там, где дом родимый твой,
Лакомясь сухой травой,
Не пасется ли овечка?»
«Точно, точно: нет и спора —
Это ведь моя Миора!
Говори же, не томи!»
«Ну, тогда совет прими:
Поспешай домой скорей:
Мать заждалась у дверей!»
Великан пустился в пляс
Так, что горный кряж сотряс:
Пляшет великан счастливый,
Позабыв про все проливы,
Про
Всех забот — как не бывало!
Андриеш глядит, и стало
Ясно в этот миг ему:
Сразу видно, лишь взгляни,
Что — ровесники они,
Хоть и роста есть излишки —
Оба все-таки мальчишки…
В пастушке окрепла вера:
Всех его страданий мера
Не напрасна, ибо где-то,
На краю, быть может, света,
Где-то в глубине темницы
Льются слезы Миорицы, —
Ждут его Лупар и стадо,
До него добраться надо.
В черном замке, под замком
Стонет тонким голоском,
Плачет Миорица, плачет,
Ну, а это только значит:
Не напрасен прежний путь,
И с него нельзя свернуть!
И с улыбкой пастушок
Быстро море пересек,
Вновь дорога нелегка,
На пути полно песка —
Да, по этому пути
Все трудней, трудней идти!
Шел он долго шагом скорым,
Целый переход дневной,
По угрюмым косогорам,
По безрадостным просторам,
Где стояла пыль стеной;
И, не в силах сделать шагу,
Наконец пришел к оврагу;
Жажда мучила беднягу,
Тяготил палящий зной.
Там шиповник у обрыва
Увядает сиротливо,
Листья виснут, словно грива,
Ствол беспомощен и сух.
И от жалости, от боли,
От сердечной муки, что ли,
На суглинок поневоле
Уронил слезу пастух.
И веселый родничок,
Старого Днестра внучок,
Засверкал из-под камней
Между высохших корней
Влагой голубых огней!
Андриеш к ручью склонился,
Жадно досыта напился,
А студеная струя
Разлилась через края
Свежей влагой чудотворной,
Окропив шиповник черный.
Под сверкающей водой
Ожил ствол сухой и ветхий,
И листвою молодой
Сызнова оделись ветки,
И цветов румяный снег
Опушил шиповник пышно…
Куст промолвил еле слышно
(Только истый человек,
В ком чисты душа и совесть,
Мог услышать эту повесть):
— Доброе сердце, смельчак знаменитый,
Жалости я не прошу и защиты.
Гордость моя о пощаде не молит,
Правда святая мне лгать не
Тяжко меня оскорбили враги,
Ты не жалей — отомстить помоги!
Сохну столетие здесь, на корню,
Но ятаган для расплаты храню.
Был гайдуком я когда-то не худшим,
Звали меня Мачиешем могучим.
В радости, в горе, в боях и в труде
Долю народа делил я везде.
Был мой народ невелик, но силен,
Взор его был на восток устремлен…
Девушка мне повстречалась нежданно,
Чудо-красавица, Зорилор-Джана.
Зорилор-Джана, Царевна Рассвета,
Вот кто была она, девушка эта!
Сваху-звезду я послал во дворец,
Дал мне согласие Солнце-отец.
Все ликовало, когда мы венчались,
В горницах гости едва умещались.
Пенной рекой разливалось вино,
И на столах было снеди полно.
Дружно и радостно мы пировали,
Гости с невестой моей танцевали.
Был средь гостей неизвестный гайдук,
— Кто он? Откуда? — шептались вокруг.
Кудри казались волной смоляною,
Очи полны были темью ночною.
Широкоплечий, высокий и властный,
Трижды плясал он с невестой прекрасной.
Вдруг он понесся быстрей урагана,
Обмерла в страхе красавица Джана.
Будто безумный, помчал он по кругу
Джану, мою дорогую подругу.
Спутанной гривой своей смоляною
Он захлестнул ее, словно волною.
Оба они в непроглядную высь
Бешеным смерчем туманным взвились.
Пламя зажглось в гайдуке незнакомом,
Сделался голос раскатистым громом,
Волосы бурными тучами стали,
Молнии в диких глазах заблистали.
Выл он и щелкал зубами от злости,—
Черного Вихря узнали мы в госте!
Сильную рать я собрать постарался,
В царство коварного Вихря ворвался.
Верь, что искал я решительной сечи,
Но чародей уклонялся от встречи.
Грудью о грудь он сражаться не смел,
В честном бою рисковать не хотел.
Тайно прибег чародей к волшебству,