Андриеш
Шрифт:
Перед ним лежит земля,
Край бесплодный и печальный,
Где цветы без лепестков,
Стебли бурых трав сожженных
Разостлались меж кустов
И деревьев обнаженных.
И, вселяя в душу страх,
Порасселось на буграх
Коршунье, задравши к тучам
Клювы, что подобны крючьям.
В тучах пробуравив лаз,
Из-за дымных гор несмело
Выглянул бродячий глаз
Кэпкэуна — и тотчас
Над равниной
Небо сразу почернело,
Воцарилась тьма и тишь,
Ничего не разглядишь!..
Но тогда чабан спокойный
Вынул флуер из мешка,
И возникли звуки дойны
Под руками пастушка.
Дойна крепла без предела,
С каждой трелью все звончей,
И на песню прилетела
В блеске радостных лучей
Дона — к молодому другу,
Солнцем озарив округу.
И, увидев этот свет,
Мальчик двинулся вперед.
Ведь пути другого нет,
Если мужество зовет!
Вид кругом — мороз по коже.
Вдоль кремнистых бездорожий
Поспешает пастушок:
Здесь ни тропок, ни дорог,
Только сморщенные кряжи,
Небеса, чернее сажи,
Холод, ветер ледяной —
И травинки ни одной,
Только снег да грубый щебень,
Да щербатый скальный гребень.
Лишь на самых дальних склонах,
Скудно светом озаренных,—
Видно: из-под низких туч
Ручейки сбегают с круч,
В миг, неведомо какой,
Вдруг становятся рекой
И цепочкой водопадов
Отметавшись и отпрядав,
Выйдя на простор долины,
В путь уходят — плавный, длинный.
Там зеленые леса,
Голубая полоса
Речки, ивы — слева, справа,—
Мчатся бревна лесосплава,
Может, зренье не в порядке?
Что за речки, что за кряж?
Впрочем, это все — мираж.
А с миражей — взятки гладки:
Лишь приблизишься — беда,
Все исчезнет без следа.
Андриеш подходит ближе —
Все исчезло: всюду там
Скопище бугров и ям,
Топкой грязи, смрадной жижи, —
Ни реки, ни струйки даже —
Уж какие тут пейзажи!
Знать, из парня выйдет толк!
Ведь его любовь и долг
Заставляют к цели, к свету
Топать сквозь трущобу эту!
Ох и тропы! Ох и схватки!
Этот путь — такой несладкий, —
Утомительный, некраткий
И до крайности негладкий —
Должен он к концу прийти!
…Не видать конца пути —
Хоть увидеть бы не худо.
Все же не видать покуда.
Как еще дороги лягут!..
Взрослым стал подпасок за год,
Хоть итог такой не плох —
Но… один чертополох
Да рубины волчьих ягод —
Это вся его награда,
А найти — то нужно стадо!
…Вот гора пред ним гранитная,
Мрачная и монолитная.
Андриеш не без труда
На гору полез — туда,
Где ни тропки, ни следа,
Ни орлиного гнезда —
Только скальная гряда!
Он скользит на косогоре,
Но назад — ни на вершок!
Зорко смотрит пастушок
И высматривает море.
Вдалеке, возле холма,
Будто расступилась тьма:
Виден холм второй, живой —
Он с ногами, с головой,
Подвывает он, топочет,
Горный кряж разрушить хочет.
Вот присмотрит на углу
Подходящую скалу,
И, рассудку вопреки,
Разломает на куски:
Уж как сможет — на два, на три.
Это — страшный Сфармэ-Пятра!
Ничего кругом не слышит,
Раскаленным паром дышит,
И вокруг него недаром
Снег кипит горячим паром,
Всё туманом пеленая,
Точно баня там парная.
Съехал Андриеш в долину,
Ободрав о камни спину.
Всё осколки да щебёнка —
Невеселая сторонка!
«Великан, сойди с пути
На прохожих не пыхти!» —
Крикнул Андриеш без страха.
Бросил великан с размаха
Камень и промолвил тяжко:
«Брысь отсюда, таракашка!»
И опять, в жару немалом,
Возвратился к черным скалам,
Вновь ломать их стал со злобой
И ретивостью особой.
Пастушонок же тогда
Понял: тут, видать, беда,
Спорь с колоссом иль не спорь
У него, как видно, хворь!
Озаботясь не на шутку,
Вынул из котомки дудку,
И туман долины знойной
Огласился чистой дойной!
Великан оторопел,
Бел от страха стал, как мел.
Вздрогнул — видно, не впервой
Слышит дойну, — и челом
Вдруг поник каменолом,
Словно человек живой!
Он не то чтоб зачарован,
Но к сраженью не готов он,
И, возможно, вероятно,
Великану песнь приятна.
Он ведь даже и без злости
Поломал бы парню кости:
Утихают боль и злость,
Коль в мученьях воет гость!
Взять бы этого нахала
(С остальными так бывало)
Оборвать за лапкой лапку,
Скомкать бы его, как тряпку,
На него дохнуть огнем,
На заблудшего придурка,—