Андрогин
Шрифт:
– Я бы позволил уточнить, Агесандр Оскарович. Внесоциальный тип, тут несколько иное.
– Т-ю-ю-ю! Бросьте вы! Не принципиально. О чем бишь я? Сбили с мысли, – Тюря задергал уже обеими тощими ножищами, раздражение его достигло градуса бурления.
– О «Цилине». О достижениях некоего Пу И, не имею чести знать. Не слыхал даже. Разве его тезка, тот был последний китайский император династии Цин.
– Никакой он не Цин, и уж тем более не император. Холуй несчастный и подлиза. Втерся в доверие к тамошнему кату. Тот ему и открыл. Истину. А Пу И в свою очередь тоже открыл. Высокотемпературные сверхпроводники.
– Это будет вся та же традиционная технология. Ее следствие в заданных рамках. Озарение на частный случай, в целом для цивилизации не судьбоносный, – осторожно выразил свое мнение Вий Иванович, стараясь ничем не задеть честолюбивого «завгравлаба».
– Пусть. Мне бы хоть какую. Хоть какой! Или какое? В смысле озарение. Пусть плохонькое. Я согласен, Подгорный. Хорошо бы о гравитоне. Но если нет, я согласен тоже. Можно сказать, на все. Гх-мм!
Тюря захмыкал, загыкал, вместо обычного «т-ю-ю-ю!» выдал скорую череду унылых похрюкиваний и покашливаний. Вий Иванович тактично молчал.
– Вы поймите, Подгорный. Не только «корысти ради», гх-хм! Порядочно клянусь! – тут «завгравлаб» натурально положил руку на сердце и не нарочитым, но вполне искренним жестом. – Не ей одной, не корыстью! Хотя она тоже. Частично. Присутствует. Но ведь обидно же! А вам разве нет?
– По поводу чего? У меня, знаете ли, этих самых поводов предостаточно. Но я не обижаюсь, по большей части. На вас в том числе. Спасибо, что не похлопотали распять меня на кресте, временно, конечно, но карцер, это ничего, терпимо, – Вий Иванович произнес излишне длинную речь, все же откровенность за откровенность, хотя, может, Тюря и врал ему, у НИХ все может.
– Да, карцер. Я не про карцер вам здесь толкую. Тю-ю-ю! – «завгравлаб» перешел на обычную манеру разговора. – Обидно мне вот что. «Трансорбиталок» понастроили, каждый мало-мальски приличный союзишка, хоть бы Экваториальной Лиги, а имеет свою. Свободной энергии завались, ну, после того как решили вопрос с холодной плазмой, я имею в виду. Даровая, чуть ли не копейки, по крайней мере, в приемлемую сумму, не вопрос, а что толку? Как и с вас, Подгорный, толку – чуть! Все тот же замкнутый круг, все те же грабли. Человеческий род зациклился. Бегаем кругами, точно крысы в барабане. Сначала были вещатели – все предрекали, мол, станет энергии море разливанное, пойдет и следующий прогрессивный виток. Озарение! Преображение на горе Фавор! Нимфы в хороводе! А на те вам, фигушки!
– Это вполне нормальный процесс, Агесандр Оскарович, я, как историк философии вам говорю. Это моя специальность. Знаете ли, у человечества испокон веков было много дров, да и в угле избыток, однако, паровой двигатель явился не сразу. Хотя мог бы еще во времена римских императоров…
– Вы что же, предлагаете мне ждать две тыщи лет? Тю-ю-ю! Совсем вы спятили,
– Простите, Агесандр Оскарович, но я обязанностей вовсе не имею, здесь, на «Лукошке», мне их совершенно никто не предписывал, я даже на добровольные дежурства не хожу, я поручик Киже, меня как бы и не существует материально. Какие уж тут обязанности? Но помочь бы я желал вам от души. Вы бы лишь обозначили направление, можно и не конкретно. Хотя бы намекнули?
– В игры играете? А давайте поиграем! Чем инстинкт не шутит, когда здравый смысл почивает! Только не вздумайте вилять! – Тюря от возбуждения подскочил, встал на оба колена, упершись руками в пружинящий под весом пол. Поза его получалась такая, будто бы он собирался молиться на идола, коим в данный момент являлся Вий Иванович.
– Упаси боже, зачем же мне вилять! Меня самого берет досада, второй год я слоняюсь без определенного дела. По регламенту мне занятие не положено, только чистое созерцание, вроде бы получается, что я даром ем хлеб, – сказал и самому стало неуютно. Мало ли дармоедов теперь развелось? Чуть что, садятся на пособие, нервная депрессия, или творческий самопоиск, предлогов хватает, да и хлеба на всех тоже, впрочем, как и зрелищ. Но доктору все равно было совестно, одалживаться у НИХ он не любил. А вот, приходилось.
– Ладно. Ладно. Начнем. Пока вы не передумали. Отвечайте наобум, все, что только придет в голову. Самое абсурдное, самое невероятное, самое чумное, даже. Это-то вам по силам?
– Отчего же, мне только невероятное и приходит на ум, у меня всегда с очевидным были проблемы, – печально улыбнулся в ответ Вий Иванович. И говорил он чистую правду.
– Отлично. Я задам вам один вопрос, общий, разумеется. О частностях вы понятия не имеете, вы гуманитарий, или… или как там философы истории классифицируются? А-а, Неважно. Итак, начнем. Что вы думаете о моем гравитоне. Отвечаете сразу, не лезьте в дебри. Любую непролазную чушь.
– Собственно о гравитоне я ничего не думал. Ни о вашем, ни о каком. Знаю лишь, что вы имеете дело с неуловимой субстанцией… с субстанцией ли? Допустим, да. Иначе, какой смысл ее улавливать в ловушку?
– Да-да-да, допустим, дальше! Не отвлекайтесь вы на пустяки, – от нетерпения Тюря занял позу «на старт, внимание!», выпятив тощий зад и пошаркивая ножкой, будто собака, присыпающая за собой ямку. – Ну, же, Подгорный, что вас заклинило?
– Вы просили самое абсурдное. Я несколько невежественный человек, теорию поля только в общих чертах, знаете ли… но…
– Рожайте вы скорее! И не задумывайтесь! Первое, что приходит в голову!
– Ладно, пусть будет первое, – Вий Иванович решился. Тюря сам просил – первую попавшуюся на ум ерунду, вот, напросился. – А что если ваш гравитон дискретен во времени? Оттого вы не можете его изловить. Он существует не линейно из прошлого в будущее или наоборот, а движется произвольно во временном потоке? Скачками, так сказать. К примеру, вы проживаете здесь полчаса, потом перепрыгиваете во вчерашний день, там остаетесь на десять минут, не хаотично, но по некоему закону, коего мы пока не знаем, и дальше…