Андрогин
Шрифт:
– Дальше не надо. Можете, когда хотите! Эх…ма! Ну, я побежал! – Тюря в один прыжок поднялся на журавлиные ноги, отряхнул несуществующую пыль с комбинезона, он явно выглядел довольным, не в шутку. Суетно потирая руки, «завгравлаб» шагнул к отъехавшей двери: – А карцер пошел вам на пользу, Подгорный!
– Постойте, Агесандр Оскарович! Меня выпустят или как? Что меня ждет? Я же откликнулся вам навстречу? – Вий Иванович почти умолял: сейчас за Тюрей закроется дверь, и мало ли что? Вдруг для блага общего дела его прикажут пытать, а Вий Иванвич очень боялся боли.
– Само собой, Подгорный, я отменю… распоряжусь. Идите, куда хотите, в пределах станции, разумеется! – Тюря выкрикнул уже на бегу, плотная дверь с мерзким гидравлическим хлюпом поехала на место за его исчезающей спиной. Остался только разбавленный нечистотой одеколонный дух, которому предстояло скоро выветриться. Вентиляция в карцере работала отменно.
Вот
Вию Ивановичу вдруг сделалось не по себе. Печально ему сделалось. Он удивился опять. Ведь печалился он о «динозаврах в чащах», что они ему? А вот же. И даже мысленно называл себя и их заодно по совокупности «мы». У него получалось следующее.
Сейчас Тюря натолкнется на некую идею. Приблудную, потому что, не свою. Но он сообразительный и скорый хищный «раптор», он выжмет все из своего серого вещества, протянет нить, параллельную или перпендикулярную, может, вообще ничего общего не имеющую с тем, что наболтал ему Вий Иванович, это был лишь запуск, что называется, «с толкача», однако, в каком направлении, предсказать невозможно, точка бифуркации, неопределенность случайного выбора. Но все равно. Гравитон там, или сигма-пи-пи-ди-мюон, или карманная черная дыра, в принципе ничего не меняется. Ответы на давно поставленные вопросы. Что же, едва нащупаем мы пресловутый ответ, как вперед! Даешь передовую технологию! Лучшие умы, они там, в «метапроловых» долинах, с непроизносимым кодами и вычурными названиями, расплодилось, не перечесть! Застряли мы в тех долинах, точно выпь в трясине, и не за премии уже, а за баснословные блага и неподдающиеся счету суммы в джет-стар-коинах. Одно только. Лучшие умы, они не лучшие. И они не виноваты. Так уж сложилось. Что род человеческий блестяще и беспрецедентно научился изобретать, но совсем разучился думать. Тюря верно сокрушался: не обидно ли, иметь столько энергии, и… и все? Управляться с ней и то, не умеем. И что делать дальше с этой прорвой, толком не знаем. Понастроили консервных банок, «трансорбиталок» класса «Ю», вроде их собственного «Лукошка», полети туда, не знаю куда, найди то, не знаю, что. На большее фантазии не достало. Вот и летают по замкнутой орбите между Марсом и Плутоном, огромные изоляторы, много их, корректировка ничего не стоит, свободное ускорение на второй космической, а хоть бы и на третьей, вопрос, куда лететь? И главное, за чем? Пусто-пусто. На авось. А вдруг? Но, други мои, вдруг не бывает! Вдруг – это бессонные пифагорейские ночи, боль и страх, когда смотришь в тошнотворную глубь Хаоса и Вселенной (один классик заглянул и никогда не выглянул, родилось у него некое нечто, «Тошнота», выход без выхода). Иногда, редчайший случай, сопоставимый с находкой алмаза размера «Надир», возникает равновесие мысли, мгновенное, ускользающее, точно хамелеон в густую тень лиан. Подгонять философа палкой или стрекалом есть абсурд, тем более, покрикивать – думай быстрее! Потому любое открытие Тюри, хоть позолоти его с ног до головы сусальным золотом в виде премии, останется частным случаем частного случая. Круг поиска был задан еще в прошлом столетии – людьми, вне этого круга стоявшими, теперь ресурс исчерпан. Хотя круг злокачественно растет, это все равно не треугольник и не квадрат, но та же самая фигура. Оттого прогресс начинает буксовать. Со страшной силой, надеясь на то, что терпение и труд все перетрут, а соревновательное соперничество ударно позволит разрешить проблему, вот-вот грозящую вылиться в катастрофу. Потому что, на лестнице истории нельзя стоять, – ему ли, Вию Ивановичу, не знать! – по ней можно только бежать, и только вверх. Потому что, лестница эта, гадина, сразу обрушивается у тебя за спиной, и остается одно – вперед! Потому что, срабатывает закон необратимости процессов, невозможно отступить на пару шагов назад, осмотреться, отдышаться, и пойти, скажем в иную сторону. Потому что, с лестницы истории можно только рухнуть, в невежество, в варварство, в забвение собственного, нажитого горбом, интеллектуального капитала. Куда бежать? Куда бежать Тюре и вместе с ним всем несчастным динозаврам? Последняя их надежда, такие как он, доктор Подгорный, ископаемые, беспорочные выродки, стоящие вне порочного круга. Или полоумные малахольные, как однажды сказала о нем самом Валерия, дай ей бог здоровья! Оттого, что в
А ведь это беда. Пришла к нему следующая по порядку мысль. Это беда, апокалипсис, – Вий Иванович как-то даже сочувственно вздохнул, – когда рассчитывать остается только на полоумных и малахольных. Но что поделать? Машина технологий мчалась со столь восхитительной скоростью, блестящая, стремительная, что по дороге растеряла всех своих пассажиров. Голая оболочка, скорлупа съеденного давно ореха, а динозавры все цепляются за ее бессмысленный бег. И пытаются посадить за руль давно изжившей себя махины кого же? Да вот, хотя бы Вия Ивановича. Что же. И посадили. Пока что, в карцер, для острастки. То ли еще будет? Доктора Подгорного пробрала холодная, мертвая дрожь.
Он взял себя в руки. Постарался. Определил себе не думать. Ни о чем плохом. Главное – его скоро выпустят. Из неопределенности. Может, не прямо сей час, пока там Тюря вспомнит за своей «озарительной» идеей и пустопорожними ловушками! Пока Рукосуев соблюдет протокол. У Вия Ивановича есть время. На некоторые приятные вещи. Можно успокоиться и помечтать. Нет, не о доме, там, на Земле. О доме нельзя – это прямой путь в петлю, в безумие тоски, это запрещено. Им самим себе запрещено. Но, можно… Помечтать о Валерии. Так, беспредметно. Что разумеется. Но она такая красивая. И такая злая. Вот, если бы случилось чудо, например, внезапная радиоактивная мутация, и Валерия вдруг оказалась бы наделена доброй и сострадательной душой. Тогда Вий Иванович однажды подошел бы к ней, к красавице, хотя бы в Атриуме Со-Беседы, и сказал… сказал бы… нет, пригласил бы к себе, в апартаменты суприм-эконом «Балкария»… нет, неудобно, для первого раза чересчур… пригласил бы в вакуумный отсек обозревать небеса, а Валерия, она не послала бы его, куда подальше, за спутник Харон, но ответила ему… ответила ему… этакое… Вий Иванович потянул руку к матричной упаковке – вкупе с фруктовым компотом выходило мечтать о Валерии куда веселее.
ГРЕТЕЛЬ. «Второе июля? Кажется. Со счета сбилась. Или ай-джи-пи подвел? Ты как там, миленький? Внутри своей кристаллоплазмы? Не подводи меня! Ну, пожалуйста. Хотя, сама виновата. Мыслить надо четко и раздельно. Иначе, как он, бедняжка, станет считывать в цефалорежиме?… Отдохнул? Фейс на внешний регистратор. Включить контакт!
– Ты куда, Мендл? Не проходи мимо!
– Мимо чего? Или кого? Привет, Стоукер. Караулишь?
– Как это? Я не… вечно ты, Мендл! Я жду Эви, то есть, лаборанта Махульски. А тут ты.
– А тут я. И ты. На ролях зазывалы. Так мимо чего не проходить?
– Ты разве не в палестру? После завтрака. Как же… можно…?
– Можно. Я никогда не хожу в палестру, тем более после завтрака. Что я, ненормальная, что ли? С утра пораньше себя терзать!
– Все ходят. Как же, ненормальные? Все ведь ходят, иначе…
– Что, иначе? Мой вес меня устраивает. Холестериновый коллапс не грозит – это на лецитине-то в лошадиных дозах! Плюс дважды в неделю мышечная электростимуляция, персональный фитнес для ленивых. Так что, за меня не беспокойся… Ты и не беспокоишься, ты только ждешь Эви, и мне заодно морочишь голову.
– Не пойму я. Чудная ты. В палестру не за этим одним ходят. В смысле калорийного веса.
– Да знаю я, Стоукер, зачем туда ходят. Радость себя-преодоления, эндорфиновый рай, в борьбе добытое чувство самоуважения, еще бы! Самовоспитание и укрепление силы воли. На системных тренажерах. Ха!
– Тебе смешно? Простые человеческие ценности…
– Ох, да не смешно мне. Куда там! Не до смеха. Ты, дубина, Стоукер, пускай и ждешь свою Эви. Ты уразумей. Уразумей и отстань. Со своей палестрой. Мне нет никакой нужды укреплять силу воли, а самоуважения у меня вообще хоть отбавляй!
– У тебя какая-то злая воля. Ты сама по себе недобрая, Мендл. Я только спросил…
– Ну, спросил. А кто тебя спрашивал? Чтоб ты меня спрашивал. Не лезь. Я недобрая. Это верно. Сегодня особенно. Меня Люцифериха пригласила. Для разговора. После сытного обеда, то бишь, плотного завтрака, самое оно.
– Люци… это кто?
– Это капо нашего холерного барака. Шучу. Мастер-шеф Магда Мак-Шонесси. Черная королева здешних мест. Понятно? Стоукер.
– А-а-а. Командор Мак-Шонесси. Понятно. Тогда иди, конечно. Удачи тебе, Мендл.
– На удачу мне плевать.
– А почему она черная королева? Это из «Алисы в Стране Чудес»? Я давно смотрел, еще в раннем детстве. Не особенно помню.
– Я бы удивилась, если бы ты сказал – я читал. Нет, это не из «Алисы». Магда Мак-Шонесси черная, потому что черная. Как галка. Как настоящая африканка. И еще она ведьма, само собой.
– Круто ты берешь. Черная, потому что черная. Хорошо, что тебя никто не слышит.
– Ты же слышишь. И что? Побежишь ябедничать? А дальше? Ну, погрозят мне пальчиком. Гора делов! Твоя Эви к тому времени точно мимо пройдет. Мимо тебя.