Ангел для кактуса
Шрифт:
Так вот откуда у него мозоли на пальцах…
Так вот в чем заключается его конфликт с отцом начет бокса, о котором Алексей едва заикнулся в разговоре с Катей еще тогда, когда я вела себя… как настоящая маленькая засранка. Эгоистичная до безобразия!
Я не могу отвести от него взгляд. Но сейчас я смотрю на Алексея несколько по-другому: я не акцентирую свое внимание на прическе, красивых глазах, смешливых губах, едва заметной впадинке на лбу, похожей на шрам, мне уже плевать на идеальность его рубашки, — я как будто вижу его внутреннее свечение, которое, прорвавшись наружу, ослепляет меня и обезоруживает. И я добровольно сдаюсь, отправляя своих неуемных пони в кругосветное путешествие. Их поддержка мне больше не понадобится, мои чувства будет подпитывать бесконечное уважение к этому человеку, а не сладострастный визг моих внутренних постояльцев, которые реагировали на Алексея, как ребенок на радужный леденец.
Он подходит и берет меня за руку. Я следую за ним до самой машины.
Сейчас Алексей раскроет свою ладонь, чтобы распахнуть передо мной дверцу Черной Кошечки, но я не хочу никуда ехать, я готова идти пешком хоть на край света, лишь бы чувствовать его силу и нежность, заключенные в сплетении наших пальцев.
— Ребят, может, я все-таки домой? — Мы оборачиваемся на голос Даника, который под всеобщим натиском сдался, переоделся в то, что было в раздевалке, но теперь тушуется и пасует: — Мой прикид… Я снова испорчу вам вечер.
— Ты сделал нам этот вечер! — мягко смеюсь я, свободной рукой прижимая к себе кактусы, которые, по-моему, совершенно не расстроились своему свиданию на крыше тет-а-тет, без людских глаз.
— Возможно, Даник намекает на то, что он уже не голоден? — улыбается Алексей и ведет бровью.
— Нет. То есть да… — смущается тот. — Нет! В смысле… с этим все в порядке. Но…
— Отставить все «но»! — Катя догоняет Даника, вручает ему свои пакеты и протягивает ключи, чтобы тот закрыл бокс. — Теперь ты просто обязан поехать! Или ты оставишь меня с этой парочкой третьей лишней? Не знаю, как ты, а я так голодна, что сама слопала бы те салаты, окажись я в темном заточении. Поэтому едем!
Она цепляется под локоть к Большому Парню и ведет его к серебристому "Ниссану", а мы с Алексеем смеемся, глядя на то, с каким довольным лицом повинуется Даник.
— Они такие классные! — шепчу я ему, прежде чем сесть на переднее пассажирское сидение "Рейндж-Ровера".
— Правда? Ты тоже это отметила?
— Ага, — киваю я и жду, когда Алексей захлопнет за мной дверцу.
Но он этого не делает.
Несколько секунд Алексей смотрит на меня так, как умеет смотреть только он, и я в который раз боюсь представить, что это может значить. А, представив, волнуюсь: значит ли это, что оно с самого начала означало то же самое?
Не сдержав в себе порыва нежности, я улыбаюсь ему в ответ и позволяю себе первой дотронуться до его руки:
— Спасибо! Это свидание навсегда останется в памяти, как самое незабываемое. — И спешу уточнить: — У кактусов.
Мы снова смеемся и, как мне кажется, оба признаем, что плевать хотели на кактусы! Нет, история опунции и маммилярии несомненно милая и не менее романтичная, чем то, что происходит сейчас со мной, но по большому счету мне нет никакого дела до парочки суккулентов, которая лежит у меня на коленях. Я смотрю на кактусы в симпатичной «одежде» и решаю поскорее от них избавиться. Не навсегда, конечно. Я всего лишь убираю их от себя и ставлю на приборную панель, как можно глубже к лобовому стеклу.
Алексей садится за руль. С его лица не сходит улыбка, которая заставляет мое сердце сжиматься во сто крат сильнее, чем если бы я оказалась в кресле космонавта и испытала бы перегрузки. И хотя я понятия не имею, какие перегрузки испытывает космонавт, я знаю, каким одним емким словом описать то, что чувствую к Алексею.
— Как насчет снимка на память? Посмотри, какие они счастливые, — приподнимает бровь он, намекая на кактусы.
Их счастье и рядом не встанет с моим!
— Если ты настаиваешь, — отвечаю я. Но не той фразой, которая промелькнула в моей голове.
Я достаю из сумочки телефон и навожу камеру на…
— Ну и кого ты собралась фотографировать? — смеется он. Забирает у меня смартфон, переводит в режим фронтальной съемки, вытягивает руку вперед и прижимается плечом к моему плечу. — Ты забыла, как делается селфи?
Но я не забыла. Я помню наше первое совместное селфи. И от теплого прикосновения тут же забываю обо всем остальном.
— Улыбочку! — командует Алексей, но не смотрит в камеру. Я вижу его на экране телефона и смущаюсь оттого, как он смотрит на меня. — По-моему вышло отлично. А теперь на мой!
— Но зачем? Разве этого не достаточно?
— Неа, — с серьезностью возражает он. — К тому же, я хочу обновить заставку.
Убрать свою прежнюю пассию, заменив ее мной? — скоропалительно соображаю я, но тут же ругаю себя за ужасную привычку, от которой я твердо решила избавиться.
Алексей берет с подставки айфон, снимает с него блокировку, и я вижу заставку, которую он решил заменить — фото с нашего пикника, наше первое совместное селфи. Неужели оно так много значит для него? А я так и не осмелилась сделать то же самое, хотя и не единожды собиралась.
— Повторим улыбочку? — спрашивает он, и его лицо оказывается так близко к моему лицу, что я, кажется, перестаю дышать. Меня так и тянет прижаться к нему щекой, но я прикладываю все усилия, чтобы не поддаться своим чрезмерно бестактным желаниям.
Мне нужно смотреть в камеру! В камеру! И только в камеру!
Но расстояние между нами сокращается.
Как в тумане…
Это не я! Точно не я! Он сам ко мне прикасается. И целует. Легко. Нежно. И так неожиданно, что моя голова отправляется в кругосветное путешествие вслед за пони. Щека пылает под его горячими губами, сердце гулко бабахает в груди, и я, окончательно потеряв контроль над ситуацией, разворачиваюсь к нему в пол оборота.
Он море, он океан. Неисправимый романтик, мечтающий о парусах, бурях и мачтах. Он свобода, он свежий ветер. Он…
На мгновение я отрываюсь от его губ, чтобы понять, не сказка ли это, не сон, не моя разбушевавшаяся фантазия, но не смею посмотреть ему в глаза. Мне достаточно ощущать этот запах, такой ненавязчивый, как морской бриз, и притягательный, что хочется вдыхать и вдыхать его! Но он настолько неуловим, что, чтобы насытиться им сполна, следует снова выключить мозг и позволить себе раствориться в нем.