Ангел Маруся
Шрифт:
Клубки человеческих снов, такие же неловкие и тяжёлые, как бытие их хозяев, омытые дождичком, дают ростки, ветвятся и выпускают усы-лианы. В межсезонье они ловят в свои сети хрупкую человеческую психику, находя в ней дополнительное питание и иные удовольствия. Эти джунгли засыхают летом и вымерзают зимой, но никогда — насовсем.
Я ещё помню, как во время моего пребывания в высших учебных заведениях существовала научная дисциплина диалектического материализма, наводящая грусть — тоску зыбкостью суждений и неопределенностью предмета как такового. Наука эта была так похожа на враньё, что сдавать экзамен по ней было сплошным удовольствием. Всё сводилось к одному, повторяемому
Наверное, счастлив тот, кто сумеет исправить положение своего нимба ещё при жизни, сверив его координаты по кончику носа — примерно так, как это проделывают доблестные защитники Отечества с козырьком своей фуражки. Лично меня этот жест всегда завораживал.
42
Родина моя, со всеми твоими дураками и дорогами, которые — навсегда! Видя эти суровые просторы в пелене дождя, в снежной завесе, понимаешь, что, наверное, и нет лучшего места для осознания себя частью справедливого целого. Что нам грязь по колено, колдобины и заторы родных одноколеек, где все маневры — по встречной, заросшие бурьяном могилы и изрубленные сады, если можно — сто километров отовсюду и — все по-прежнему, «и ель сквозь иней зеленеет, и речка подо льдом блестит…».
Ну вот, напелася я, нагулялася, напутешествовалася, налеталася. Возвращаюсь. Не хватает только гостинцев — подарочков. А я и сама подарочек, дай бог каждому, не дай бог никому.
Отчизну засыпает мелким колючим снежком, подмерзшие просторы заворачивает в хрустящие пеленки зима — будет теперь баюкать в полусне-полуяви много месяцев, пока не надоест. Белый холодный налет придаёт знакомым местам призрачную новизну и свежесть. Кажется, что нужно сделать что-то решительное, обозначить какой-то новый этап или, по крайней мере, наконец, разобраться со старыми проблемами…
Ай — ай, Ванечка, куда это ты со двора в такую рань? И почему баба Таня печально смотрит тебе вслед с крылечка? Бодро похрустывает от решительной походки снежок, тянется цепочка следов в сторону шоссейки, пропускает удар сердце… Ничего, Иван, не печалься, что нас не убивает, то делает сильнее. Теперь, даже если оглянешься, и не увидишь ничего кроме снежной пелены от земли до неба.
Бабушка Таня, уже не таясь, от души всплакнет, и выйдет с этими слезами ледяная заноза, наросшая в сердце от близкого холодного дыхания пустоты за чертой. Перекрестит Татьяна Петровна снежную муть от неба до земли, да и пойдет почесать Глафире за рожками. Коза бесстеснительно заглянет ей в глаза, замекает и застучит копытцем, не переставая увлеченно пережевывать какие-то свои козьи наки и порываясь проскользнуть в приоткрытую дверь. Баба Таня начнет ей выговаривать что-то притворно-сердитое по издавна заведенному домашнему обычаю, а Глафира — отрицательно мотать рогатой головой, что, мол, всё не про меня, я — то самая лучшая.
В избушке топится печь, и из трубы на крыше выползает белёсый дымок, теряясь в кутерьме снежинок, которые из мелких и колючих превратились в большие белые хлопья, валящиеся и валящиеся из дырявого небесного мешка… Снег засыпал Ванечкины следы, глубокие колеи разбитой деревенской дороги, пустые поля и подёрнутую льдом речку. Деревья в лесу, крыши домов и всё, что люди, утеряв ощущение природы, не успели попрятать в дома.
43
Я вижу Ванечку, клюющего носом в старом разбитом «москвичонке», однако еще держащем тепло допотопной печки, и довольно резво продвигающемся в направлении столицы сквозь
Перед въездом в поселок городского типа Ёшкин Мох дорога становится чуть шире, и дальнобойщики, один за другим, радостно пролетают мимо, гудя и показывая жесты, что опять же, нимало не впечатляет дедка. Ваня искоса посматривает на водителя, ухватками и обликом похожего на старого дорожного чёрта и думает — а не перекреститься ли?
Ему кажется, что счастливо закончившееся глупое приключение будет теперь лишь изредка напоминать о себе внезапным ознобом или приступом стыда, но я — то знаю — он теперь вечный должник. Той, чей взгляд так пуст, а дыхание обжигает холодом.
Потеря невинности, Ванечка, должна быть хорошо и заранее обдумана — в свете того, что ты приобретешь взамен. К сожалению, понимаешь это слишком поздно. Но ничего, у тебя теперь есть я — твой персональный ангел, обращайся.
Ты — то, наверное, уже не застал те времена, когда хорошо успевающие пионэры брали двоечников и троечников «на буксир», а я их прекрасно помню, самой доводилось выступать в роли баржи. Считай, что теперь меня назначили к тебе буксиром. И зачёт нам вместе придется сдавать. Тебе — человеческий, мне — ангельский.
Предупреждаю — ангел я ещё не совсем настоящий, а так — интерн. Могу ошибаться. Впрочем, ты ни о чём таком ещё не знаешь и даже не предполагаешь. Это потом, при моей хорошей работе, зародятся у тебя смутные догадки о поддержке небесных сил. А пока — вперёд, в новую жизнь. Старая-то ведь так и осталась — под мостом, близ деревеньки Кудыкино.
44
Прежнее сползает с меня шелухой, легко и безболезненно, как и не была я чьей-то женой, подругой и матерью. Это не душа черствеет, это кончается роль. Я смотрю вашу жизнь как фильм, и всё реже что-то дрожит во мне. После меня остались вещи и фотографии — земные скорлупки, это всё вам. Мне же пребывать пока голой луковкой среди неба и звёзд.
Только роль. Всё остальное — не более чем реквизит, выданный во временное пользование.
Паяцы ближе к небесам, они — знают. Ну, или догадываются. Нам представляют жизни, а мы думаем, что театр есть просто щекотание нервных эстетических окончаний. Закроется занавес, и можно уже будет идти зарабатывать деньги или пить пиво в буфет. Мы думаем, что это и есть настоящее потому, что ощущаемо. Легко, без специальной подготовки. К великому нашему изумлению, в один прекрасный день это настоящее может потерять свой вкус и привлекательность. Перестанет вдруг привычно услаждать желудок или там сознание набором приятных ощущений. Можно, конечно, здесь от пива перейти к водке, а от денег — к большим деньгам, но вряд ли это будет радикальным средством.
А нематериальное, между тем, обладает не меньшим смыслом и значением. Просто, в одном случае нужно долго бежать и махать крылами прежде, чем взлететь, а в другом разе достаточно на попе поехать с горки.
Но! Если вдруг взлететь всё-таки удастся — какими же мелкими покажутся забавы материального обладания. Впрочем, к ним, при желании, всегда можно вернуться, и они не утратят своей невинной прелести, а ещё и приобретут. Это — как шампанское с громкой родословной закусить селёдочкой. Пробовали?