Ангел тьмы
Шрифт:
Впрочем, тут я был не одинок: к окончанию трапезы общее настроение за нашим столом было близко к отвращению — и, когда мы выходили, я сообразил наконец, что именно за этим хитрый мистер Пиктон и привел нас сюда.
— Как следует взгляните на все это напоследок, — сказал он. — Если нам удастся привлечь Либби Хатч к суду, дело придется иметь не просто с возмущением тихих граждан из городков наподобие Боллстон-Спа. Нет-нет — на головы наши сверх того обрушится все могущество власти сего сиятельного общества. Ведь сама суть лицемерия требует масок, за которыми можно скрыться, не так ли, доктор? А маски идиллического дома и святости материнства — первые и самые неприкосновенные из их числа. Да, если я прав, в ближайшие недели вам предстоит увидеть некоторые из этих самых лиц на галереях зала суда в Боллстоне.
В тот момент, когда некоторые из нас пытались сосредоточиться на развлечениях, мысль эта была
Мистер Мур с мистером Пиктоном пропустили по паре рюмок на скорую руку, пока я давал им краткие наставления по своей рулеточной стратегии; когда же они направились в общий зал, из их вида и разговора можно было заключить, что им все же удалось подавить свое отвращение к толпе. Мне же, ввиду запрета наблюдать за игрой, осталось выбирать между залом для дам и детей и перекуром снаружи — выбор, что называется, не из трудных.
Забредя в долгие ветви плакучей ивы, свисавшие над одним из прудиков парка за «Казино», я с раздосадованным стоном подергал за крахмальный воротничок и галстук, жалея, что не могу немедля снять все эти штуки. Потом прикурил сигарету и начал думать — но не о том, сколько мне выгорит, если дела внутри пойдут на лад, а о словах мистера Пиктона в обеденном зале. Вряд ли можно было назвать умиротворяющими мысли о том, что, обвинив Либби Хатч, мы рассердим всех этих богатых могущественных лицемеров и волокит — а может, даже станем для них угрозой; и поначалу я решил было, что виной моему отчетливо нервозному ощущению стали именно неприятные представления о грядущем. Но вскоре я понял, что волнение у меня в желудке вызвано какой-то непосредственной причиной, чем-то связанным с окружающим меня прямо сейчас. Сначала я не мог сообразить, в чем источник беспокойства, но через пару минут до меня дошло:
За мной наблюдали.
Оборачиваясь, я поглубже забрался в ивовые ветви и оглядел темноту вокруг — но нигде в этой части парка не было видно ни души. Но с каждой секундой я все больше убеждался в том, что кто-то откуда-то следит за каждым моим движением. Покрывшись холодным потом, я снова подергал галстук и воротничок и начал фут за футом перемещаться, очень быстро дыша. Наконец я выкрикнул в, казалось, совершенно пустую тьму:
— Кто здесь? Что вам нужно? — Понимая, что это несколько безрассудно, но не в состоянии удержаться, я сунул руку в карман штанов. — У меня пистолет! — заорал я. — И я им воспользуюсь, говорю вам…
Вдруг передо мной пронеслось темное пятно: с неба точно свалилась быстрая тень и мягко приземлилась в траву — но я все равно завопил и отпрыгнул. В пруд я не плюхнулся, лишь схватившись за ветку ивы; и хоть и услышал быстрые удаляющиеся шаги, когда наконец поднял глаза, человека того уже не было.
Отдышавшись, я понял, что теперь уж точно остался один: чувствовал я это столь же определенно, как и присутствие незнакомца прежде. Кто бы ни прятался на дереве — наверняка некий ребенок, как я глупо предположил тогда, — его, должно быть, устрашило упоминание оружия, и он бросился прочь, напуганный мною еще больше, чем я им. Обнаружив, что выронил сигарету, я прикурил еще одну и направился к «Казино», посмеиваясь над собственной глупостью, так и не сообразив, сколь близка была подлинная опасность.
Впрочем, потом я понял это: ведь через какие-то часы я вновь столкнулся с этой опасностью и увидел ее лицо.
Глава 33
Мистеру Муру, мистеру Пиктону и мне в ту ночь за столами вполне повезло, и в результате субботним утром мы встали с, как говорится, радужными перспективами насчет ожидающих нас дел. Доктор с Сайрусом уже собрались и отправились на ферму к Вестонам в маленькой наемной двуколке; Маркус с мисс Говард на заднем дворе у мистера Пиктона сражались с тремя большими кипами хлопка, доставленными ранее. Люциус же тем временем устроил на заднем крыльце лабораторию — тщательно осматривал каждую деталь «кольта» Дэниэла Хатча и посыпал их порошком, дабы снять отпечатки пальцев, прежде чем взяться за разборку и обновление револьвера. При столь полезной поголовной занятости мистеру Пиктону показалось весьма осмотрительным поехать к себе в контору в суд и продолжить изыскания по делам, имевшим некоторое сходство с нашим (юристы зовут это «прецедентами»), а мы с мистером Муром проследовали в столовую отведать превосходного завтрака миссис Гастингс.
После еды настал и наш черед приступить к работе: Люциус выдал нам пару увеличительных
Примерно через час обнаружился первый кандидат на дырку от пули. Я нашел маленькое отверстие в углу доски и весьма взволновался, когда, сунув туда щуп, прикоснулся к чему-то, скорее всего состоящему из металла. Я подозвал детектив-сержантов для проверки, и они согласились, что найденное мною вполне может оказаться пулей. Теперь важно было, срезая вокруг него дерево, не коснуться его лезвием ножа — условия этого я в пылу энтузиазма, признаться, не вполне понимал. Ведь если пулю можно будет опознать как таковую, что за беда, если на ней окажется пара ножевых царапин?
Само собой, сей вопрос был не из тех, что стоит задавать Маркусу с Люциусом, если только вы не настроены на крайне долгую лекцию о некоем перспективном направлении судебной науки. Нас с мистером Муром сорок пять минут без перерыва потчевали сведениями из новой области баллистики, и семинар этот лишь усугубило участие мисс Говард. Проще говоря, баллистика, похоже, сводилась к оружейному аналогу взятия отпечатков пальцев: несколько лет назад один англичанин обнаружил, что пули при прохождении оружейного ствола обязательно получают отметины от повреждений (зазубрин на металле и прочего), характеризующих данный ствол. К 1897 году, когда почти у всех пистолетов и длинноствольного оружия ствол стал нарезным, было установлено, что след на пулях оставляет и сама нарезка, состоящая из собственно «нареза» и его так называемого «поля». Нарезом назывались спиральные дорожки, проделанные внутри ствола (закрученные в правую или левую сторону), чтобы придать пуле вращение на выходе из дула и тем самым спрямить траекторию ее полета; полем же нареза называли пространство между желобками. Пули, прошедшие через эти желобки и грани, оказывались помечены линиями, в точности отражающими специфический нарез данного ствола. Эта система идентификации уже успела успешно зарекомендовать себя, хоть и не в Соединенных Штатах: несколько лет назад один французский коллега детектив-сержантов, некто мсье Лакассань, обнаружил соответствие количества, промежутков и витков следов на пуле, изъятой из трупа, стволу оружия подозреваемого. Впоследствии подозреваемый был приговорен, по большей части — в силу этих баллистических улик.
Это заключение было, как признали детектив-сержанты, несколько преждевременным, поскольку оружейные нарезы пока не систематизировали хотя бы по моделям и производителю, а уж тем более — по индивидуальным характеристикам отдельных деталей, так что, вполне возможно, кто-то еще во Франции владел оружием с таким же расположением желобков и граней, что и у ружья приговоренного парня. Однако фактически теперь имелось три способа определить, вылетала ли указанная пуля из конкретного ствола: прежде всего, понятно, калибр; затем особые отметины, оставляемые дефектами ствола (не каждый ствол непременно обладает ими, хотя для многих так оно и есть); и, наконец, количество и изгиб желобков и граней. Однако, сколь бы убедительным все это ни казалось, даже соответствие оружия и пули по всем трем признакам еще не могло считаться последним словом в идентификации, поскольку, как уже отмечалось, отсутствовал центральный орган, который мог бы потребовать от оружейных производителей регистрации особых характеристик каждой из своих моделей: по-прежнему оставалась вероятность того, что искомая пуля, соответствующая данному оружию по калибру, дефектам и нарезу, могла в действительности быть выпущена из некоего неизвестного оружия с теми же данными. Ну, разумеется, такие эксперты по баллистике, как детектив-сержанты, могли возразить, что шанс обнаружить два ствола с совершенно одинаковыми характеристиками был, пожалуй, где-то один на миллион — но даже миллион к одному оставлял место для сомнений, и потому, хоть баллистические улики и стали, как говорится, могучим подспорьем для прогрессивно мыслящих следователей, их все еще не считали неоспоримыми юридически.