Ангел
Шрифт:
– Можно ты оттрахаешь меня после того, как мы поговорим о списке Микаэля?
Гриффин рухнул рядом с ней, оставив ее лежащую на животе и все еще в наручниках. Со стоном разочарования, Нора, опираясь на плечо, повернулась на бок.
– Сначала список, затем секс. Что там с мелким?
– Секс? Пятерки по всем направлениям. Похотливый мерзавец.
– Ему семнадцать.
– Намек понял.
– Что еще?
– спросила Нора.
– Каких-то глобальных фетишей нет. Никаких «водных видов спорта» или чего то подобного.
– Хорошо, - сказала Сатерлин, - у меня очень застенчивый мочевой пузырь.
– Ему нравятся типичные извращения, - продолжал
– Бондаж - отлично, в любом виде. Боль подходит, в любом виде. Хотя вот это было странно, - сказал Гриффин, перевернув на последнюю страницу.
– Что?
– Ему нравится боль и доминирование. Все четверки и пятерки в этой области. Но когда я спросил о порезах, он сразу же выдал мне большую единицу. Странно, да?
Нора тут же вспомнила о шрамах на запястьях Микаэля. Ей это не казалось странным ни чуточку – порезов в его жизни было более чем достаточно.
– Я ненавижу порку ног, - сказала Нора, пытаясь отвлечь внимание Гриффина.
Если Микаэль захочет, чтобы Гриффин узнал о его попытке самоубийства, то пусть сам рассказывает.
– Делай, что хочешь со мной, но не бей по ногам. Я боюсь щекотки.
Гриффин поднял бровь, глядя на нее.
– Принял к сведению. О, кстати, он не любит, когда на него кричат.
Нора вздохнула. Это, скорее всего из-за мудака отца.
– Я никогда не была любительницей кричать на клиентов. Плохо для горла. Плюс действительно хороший доминант может внушить праведный страх в саба одним только шепотом. Сорен действительно так умеет.
– Сорен может внушить праведный страх в саба, просто появившись в своем облачении, - сказал Гриффин с едва скрываемой завистью.
– Знаю. Я обожаю этого мужчину, - сказала Нора, улыбаясь с гордостью.
В их огромном развратном сообществе, никто не внушал больше уважения или страха, чем Сорен. Иногда она благодарила Бога, что Сорен ушел в священники, а не в военные. Он стопроцентно был бы диктатором.
– И последнее о Мике, - сказал Гриффин, складывая список обратно в карман.
– Мик?
– Я зову его так. В Микаэле слишком много слогов.
– Ладно, и что там последнее о Мике?
Гриффин повернулся на бок и встретился глазами с Норой. Он протянул руку и освободил ее волосы от черной заколки и нежно прошелся пальцами по лицу и шее. «Плохо», подумала Нора. Наверняка, это должны были быть плохие новости, раз Гриффин ее подбадривал.
– Все просто, и ты только не волнуйся, - сказал Гриффин, расстегивая ее рубашку, стягивая бретельку бюстгальтера вниз и взяв ее сосок в свой теплый рот.
– Волнение – не то, что я сейчас чувствую, - сказала она, отклоняясь назад и давая ему лучший доступ к груди.
– Можешь сказать мне самое страшное, пока я возбуждена.
Гриффин скользнул рукой под юбку между ее бедер, и, пробравшись пальцем под ее трусики, протолкнул его внутрь.
– Все дело в том, что Мик, - сказал Гриффин, добавляя второй палец в ее влажное лоно, - он би.
Глава 8
Оставшись в одиночестве в комнате, которую выбрали для него Нора и Гриффин, Микаэль распаковал походную сумку. Его скейтборд, колесами кверху, лежал поверх вещей, и был первым на очереди. Теперь, когда парень взял его в руки, то почти пожалел, что взял с собой. Нора знала, что он скейтбордист, а вот Гриффин нет. Естественно, такой как Гриффин сочтет скейтборд детской забавой. Микаэль поставил доску на пол и закатил под кровать.
Он распаковал одежду - джинсы и футболки, шорты по колено, носки, все как обычно, и отправил
Сразу после того, как он с родителями переехал в Уэйкфилд и начал посещать Пресвятое Сердце, Микаэль услышал сплетни, что писательница Нора Сатерлин посещала ту же церковь за долгие годы до того, как превратиться в ТУ САМУЮ Нору Сатерлин. Поэтому однажды в торговом центре он пробрался в книжный магазинчик «Границы» и нашел копию ее книги «Красный». На обложке были изображены женские запястья, связанные кроваво-красной шелковой лентой. Он вспомнил, как смотрел на обложку так долго, не моргая, что заслезилось в глазах. Но никто никогда не позволил бы тринадцатилетнему мальчику купить такую книгу. Он думал о краже, но даже от одной идеи умыкнуть что-то из магазина его выворачивало. Мальчик нашел какой-то фэнтези-роман о королях и единорогах по такой же цене, что и «Красный», и заменил обложки. Ему не нужна была обложка. Образ связанных запястий был выжжен в его зрачках. Когда он смотрел на них, на эти связанные запястья тонких бледных рук, то не мог не представлять свои собственные руки. Этот образ словно говорил с ним. Он шептал ему. «Это любовь»,- подумал Микаэль, когда впервые увидел подобное изображение.
Он купил книгу и принес домой. После того, как его родители легли спать, Микаэль провел всю ночь за чтением. И перечитывал ее всю следующую ночь. Когда Отец Стернс начал работать с ним после той попытки самоубийства, Микаэль, наконец набрался мужества, чтобы спросить его о Норе, которую Отец С звал Элеонор. Почему-то первым вопросом, который он задал, был, "Она красивая?"
Отец Стернс ответил: - Микаэль, Элеонор, без сомнений, самая красивая женщина, которая когда-либо жила на свете. Если бы ты мог взять ночную грозу и превратить ее в женщину, тогда ты примерно поймешь, какая она. И кстати, ведет она себя так же, - сказал он и улыбнулся.
Микаэль надолго замолчал после ответа. Он любил ночные грозы, то, как весь дом дрожал под порывами ветра и дождя, и то, как слепяще-белые молнии разрывали небо в клочья. После продолжительного молчания священник остановился и повернулся к нему. Его взгляд задержался на Микаэле на один долгий момент.
– Хотел бы ты ее увидеть?
Отец С предложил ему сделку: если Микаэль сможет прожить целый год без попыток увечить себя любым способом – никаких синяков, ожогов, порезов или попыток самоубийств, то тот устроит ему свидание с Норой Сатерлин. Через одиннадцать месяцев после их договора Микаэль был в Пресвятом Сердце и сидел над домашними заданиями. После завершения развода его мать получила работу. Она оплачивалась лучше, чем ее прежняя должность, но в некоторые дни ей приходилось работать до 23:30 по вечерам. Она не хотела оставлять Микаэля в одиночестве дома. Поэтому Отец С предложил в такие дни приходить в церковь, чтобы парень не оставался один.
Это был вечер понедельника, рабочий вечер, вспомнил он. Наутро ему нужно было представлять Менделеевскую таблицу на уроке биологии. Он слышал разговор Отца С с кем-то по телефону, но не мог разобрать ни слова.
Разговор шел будто бы на французском языке. Иногда Отец С разговаривал по-французски по телефону.
А иногда это был другой язык, как казалось Микаэлю шведский, но потом оказалось, что это был датский. Микаэль слышал, как Отец С повесил трубку. Когда священник вышел из офиса, на его лице была та же грустная улыбка.