Ангельский концерт
Шрифт:
— Не боитесь воров? — Я кивнул в сторону подоконника.
— Господь бережет нас от варварства, — в ее глазах мелькнул упрек, но затем они снова засияли. — Опоздали на служение? Вы у нас недавно?
Я наклонил голову, как бы сокрушаясь, что мои помыслы недостаточно чисты.
— Это все из-за переезда, — дружелюбно проговорила женщина. — Конференц-зал наверху, но по лестнице вы туда не попадете. Поэтому лучше идите через малый…
Я поблагодарил, а женщина окинула меня ободряющим взглядом и вернулась к детям, оставив дверь открытой.
Малым залом тут называлось странное помещение полукруглой формы, украшенное искусственными цветами и множеством воздушных шаров. На небольшом возвышении виднелись стопки
Сунув мимоходом несколько брошюр в карман куртки, я поднялся на второй этаж.
Зная, что память на лица у Соболя почти фотографическая, массивную дубовую дверь конференц-зала я приоткрыл почти бесшумно, после чего, согнувшись в три погибели, проскользнул в задний ряд и втиснулся в пустующее кресло. Просторный зал был заполнен едва наполовину; ближе ко входу угнездились с десяток припоздавших прихожан, поэтому никто не обратил на меня ни малейшего внимания. Все взоры были прикованы к ярко освещенной сцене. Там витийствовал лидер, и каждое его слово отчетливо доносили микрофоны и отличная акустическая система.
Олег Иванович Соболь не особенно изменился за минувшие два года. Правда, от пучка на затылке, стянутого резинкой, не осталось и следа; он слегка пополнел, но по сцене двигался по-прежнему легко и упруго, словно цирковой вольтижер, готовый в любую минуту выкинуть опасный трюк. В остальном — то же: гладкий темный зачес со лба на затылок, выбритое до синевы породистое лицо, точно дозированные жесты маленьких, почти женских рук, в одной из которых был зажат фаллического вида микрофон. Сцена была убрана цветами и транспарантами с текстами из Писания; кроме того, на ней виднелся простецкий стол и пара кресел. Я попытался вникнуть.
«…Будем честны и признаем, что в страданиях есть своя польза, — в голосе проповедника строгие отеческие интонации смешивались с искренним сочувствием к падшим. — Что было бы с нами, если бы мы не испытывали боли? Предположим, что на ком-то из вас вдруг вспыхнула одежда…»
Я мгновенно вспомнил дачу Варшавиных, где Олег Иванович собственноручно попытался удавить меня угарным газом, и ухмыльнулся.
«…Если бы не боль, этот человек мог бы сгореть заживо, прежде чем понял, что происходит. Иногда, испытывая боль, мы обращаемся к врачу, чтобы тот вылечил наше тело. Но с болью приходит страх, а это — полезное чувство, ибо человеку заповедано жить в страхе Божьем. Так говорит Библия, и если вы будете открывать ее ежедневно…»
Я устроился поудобнее, но куртку не стал снимать — в зале было прохладно. Соболь направился к столу на сцене и нежно провел рукой по переплету лежавшей там книги. Затем стремительно обернулся к залу и вдохновенно воскликнул: «Братья и сестры! Все вы помните слова Иисуса в стихе втором: «Не останется камня на камне: все будет разрушено». Давайте поразмышляем вместе. В стихах с пятнадцатого по двадцать четвертый людям Иудеи дано наставление — бежать в горы. Но прочитайте внимательно стихи с семнадцатого по двадцатый. Если бы здесь шла речь о втором пришествии Спасителя, то какая кому была бы разница, успеют ли люди вернуться в дома за своими пожитками? — Голос его набрал силу, в нем теперь звучал сарказм. — Даже если бы это случилось зимой или в субботу — абсолютно все равно… А теперь внимание: Божья кара все-таки наступила, Иерусалим действительно был разрушен! Кем и когда — безразлично! События, предсказанные Иисусом, имели место, и это главное. Он предсказал — и сбылось!..»
В зале стояла гробовая тишина. Я никак не мог вникнуть в суть того, что говорил Соболь, однако с интересом следил за его перемещениями по сцене, интонациями и мгновенно меняющимся выражением лица. В какой-то момент мне показалось, что он заметил меня, хотя там, где я сидел, было темновато. Олег Иванович внезапно сделал решительный шаг к рампе и вперил гневно горящий взор в первый ряд. Прихожан охватил трепет.
«Все мы предстанем на суд Христов! — прогремел Соболь и ткнул пальцем в одного из несчастных. — И ты, брат! И ты, сестра! Все мы должны будем понести ответственность за сделанный нами выбор и ответить перед Богом за то, как жили! И самый коварный грех — это непослушание. Дьявол не дремлет, он насквозь видит тайные помыслы каждого из вас! Толкает к греху! Заливает вам уши смолой, дабы вы не слышали слов истины Христовой, и потирает когтистые лапы, когда вы спотыкаетесь! Отнимает у вас страх! Вникните — дьявол вас не пугает, нет. Он добр с виду, но подстерегает вас на каждом шагу… — Голос моего старого знакомца оборвался. Соболь смахнул пот с чела и закончил на проникновенной ноте: — В Слове Божьем более чем достаточно свидетельств того, что человек будет судим и ему воздастся по грехам… А теперь, друзья мои, перейдем к следующей теме: какова цель суда? В восемьдесят восьмом стихе говорится…»
Слушать дальше всю эту белиберду не было сил, и я начал осторожно перемещаться к выходу. Споткнись я, упади с воплем — ни один человек в зале не шелохнется и не повернет голову. Зомби сидели как пришитые и не дыша внимали поводырю…
Дальнейшее я представлял себе отчетливо. После промывания мозгов наступит светлый экстаз и очищение. Затем последует психоделический сеанс. Возможна также демонстрация скромных чудес. В особых случаях караются отступники и колеблющиеся, но без кровопролития, и тут же кнут сменяется пряником: в праздничные дни раздаются подарки, и зал ликует во славу Господа, который, вообще-то, несколько отодвинут в сторону, а его место занимает непогрешимый лидер. Развеваются флаги, хор исполняет духовные гимны, гремит рок — или фолк, или хип-хоп, что подвернется. Собираются пожертвования в режиме состязания между «отличниками веры». Одно слово — драйв…
Выбравшись на улицу, я поспешил к метро. Взглянув на ходу на дисплей мобильного, я удостоверился, что звонков не поступало, а время приближается к трем. При этом я никак не мог отделаться от навязчивого голоса Соболя — он продолжал звучать где-то в затылке, несмотря на городской шум и грохот поездов в подземке. Он убеждал меня в том, что мир — говно, а сам я беспомощное, неприятное с виду и набитое гнусными пороками насекомое. На эскалаторе я стал всматриваться в поднимающиеся из глубины замкнутые и отчужденные лица моих соплеменников в надежде, что хоть одно из этих лиц подаст мне знак, опровергающий весь этот бред, но так и не дождался никаких опровержений.
Воскресная толпа внесла меня в вагон и прижала к противоположной двери. За стеклом, как только поезд тронулся, поползла, а затем понеслась вприпрыжку бурая тьма пополам с промельками пыльного света. И только когда какой-то качок всадил мне пудовый локоть между лопаток, я возликовал — жив! И у меня есть Ева…
В одном Олег Иванович был прав — дьявол никогда не пугает до смерти. Иначе его жертвы держались бы от своего господина подальше.
Дом мой, однако, оказался пуст, но я не стал тревожиться и, прежде чем позвонить Сабине Новак, у которой наверняка сейчас сидела Ева, сварил кофе и соорудил приличных размеров сэндвич. «Свет Истины» и его лидера я постарался выкинуть из головы, тем более что мне нужно было сделать кое-какие заметки после беседы с Галчинским.