Англичанка
Шрифт:
В соседней галерее висели полотна израильских художников, в том числе три работы матери Габриеля, включая написанный по памяти «марш смерти» Аушвиц – Биркенау в январе 1945-го. Перед последним Габриель постоял некоторое время, восхищаясь мастерством матери, а после направился наружу, в сад скульптур, в дальнем конце которого располагался похожий на улей Храм Книги, хранилище Свитков Мертвого моря. Рядом стояла новейшая постройка, современное здание из стекла и стали длиной в шестьдесят локтей, шириной – в двадцать и высотой – в тридцать. Сейчас ее скрывало непрозрачное брезентовое полотно с изображением экспозиции: двадцать два столпа Первого Храма.
По обеим сторонам и у входа, что смотрел на восток, как и в Соломоновом храме, стояли вооруженные до зубов охранники. Из-за этого выставка превращалась, возможно, в самый противоречивый кураторский проект, который когда-либо видел свет. Харедим [3] обвинили организаторов в святотатстве, могущем привести к гибели всего иудейского государства, тогда как хранители «Купола скалы» объявили находку искусной подделкой. Великий муфтий Иерусалима написал в редакционном комментарии для «Нью-Йорк таймс»:
3
Общее название ультраортодоксальных еврейских религиозных общин как в Израиле, так и за его пределами.
Никакого храма на Храмовой горе в помине не стояло. Ни одна выставка не изменит этого факта.
Впрочем, несмотря на яростные религиозные и политические прения подготовка к выставке шла небывало бодрыми темпами. Всего через несколько недель после находки архитектурные планы были одобрены, средства найдены, а фундамент заложен. Большая часть заслуг принадлежала директору и главному дизайнеру проекта, итальянке, которую посторонние знали под девичьей фамилией Золли. Зато посвященные были в курсе, что на самом деле ее зовут Кьяра Аллон.
Столпы расположили точно в том порядке, в каком их обнаружил Габриель: в две ровные колонны, на расстоянии примерно двадцати футов друг от друга. Один из столпов, высочайший, был опален огнем – в ту ночь, когда вавилоняне разрушили Первый Храм, почитаемый древними иудеями как земное обиталище Бога. За него хватался умирающий Эли Лавон, и у него же Габриель сегодня отыскал Кьяру: в одной руке она держала планшет, другой указывала на стеклянный потолок. На ней были линялые джинсы, сандалии на плоской подошве и белая вязаная безрукавка, плотно облегающая изгибы тела. Голые руки темнели иерусалимским загаром, а в длинных непослушных волосах играли золотистые лучи солнца. Габриель находил жену поразительно красивой и… слишком молодой для супруги усталой развалины вроде него.
Кьяра руководила техниками по свету: обращалась к ним на иврите с отчетливым итальянским акцентом. Дочь главного раввина Венеции, она провела детство в изолированном мире древнего гетто, который покинула лишь затем, чтобы получить степень по римской истории в Университете Падуи. Потом вернулась в Венецию и устроилась работать в небольшой еврейский музей в Кампо-дель-Гетто-Нуово. И оставаться бы ей там, если бы во время визита в Израиль ее не приметил вербовщик Конторы. Он подсел к ней за столик в тель-авивской кофейне и спросил: не хочет ли Кьяра выбраться из музейчика в умирающем гетто и послужить еврейскому народу по-настоящему?
Спустя год подготовки Кьяра возвратилась в Венецию, на сей раз в качестве тайного агента израильской разведки. Ее первым заданием стало прикрывать своенравного ликвидатора Конторы по имени Габриель Аллон. Тот приехал в Венецию восстанавливать картину Беллини – запрестольный образ в церкви Сан-Заккариа. Кьяра раскрылась ему чуть позже, в Риме, – после инцидента со стрельбой и карабинерами. Запертый вместе с Кьярой на явке, Габриель отчаянно хотел прикоснуться к ней. Они дождались окончания дела, вернулись в Венецию и там, в доме с видом на канал в районе Каннареджо, на застеленной свежими льняными простынями постели впервые занялись любовью. Для Габриеля это было все равно что переспать с девушкой, написанной Веронезе.
И вот эта девушка обернулась и, заметив Габриеля, улыбнулась. Ее глаза – большие, восточного разреза, цвета карамели с золотистыми крапинками – Габриель так ни разу и не сумел воспроизвести на холсте. Кьяра уже давно ему не позировала – выставка отнимала все время. В их браке все словно стало с ног на голову: если прежде Габриель пропадал либо в мастерской, либо на задании, то теперь дома не бывало Кьяры. Прирожденный организатор и невероятно скрупулезный человек, она буквально расцвела под гнетом рабочих хлопот, однако в глубине души Габриель все не мог дождаться, когда же они вновь будут вместе.
Кьяра перешла к следующему столпу и посмотрела, как на него падает свет.
– Я недавно звонила домой, – сказала она. – Никто не ответил.
– Я завтракал с Грэмом Сеймуром в «Царе Давиде».
– Как мило, – съязвила Кьяра и, не отрывая взгляда от столпа, поинтересовалась: – Что в конверте?
– Рабочее предложение.
– Кто художник?
– Неизвестный автор.
– Тема?
– Девушка, Мадлен Хэрт.
Габриель вернулся в сад скульптур и присел на скамью с видом на охряные холмы Западного Иерусалима. Кьяра присоединилась к нему через несколько минут – теплый осенний ветерок трепал ее волосы; поправив выбившуюся прядку, Кьяра закинула ногу на ногу. Габриелю внезапно расхотелось покидать Иерусалим ради поисков совершенно незнакомой девушки.
– Давай еще раз, – сказала наконец супруга. – Что в конверте?
– Фотография.
– Что за фотография?
– Доказательство жизни.
Кьяра протянула руку, однако Габриель не спешил передавать ей конверт.
– Уверена? – спросил он.
Кьяра кивнула, и Габриель наконец сдался. Кьяра вскрыла конверт, и, когда она взглянула на фото, на ее лицо упала тень. Тень торговца оружием Ивана Харкова. Габриель забрал у него все: бизнес, деньги, жену и детей, за что Иван отомстил: похитил Кьяру. Операция по ее спасению стала самой кровавой за долгую карьеру Габриеля: он ликвидировал одиннадцать приспешников Ивана, а после, на безлюдной улочке в Сен-Тропе, – и самого оружейного барона. Впрочем, даже после смерти Иван продолжал преследовать Аллонов: кетамин, который кололи Кьяре, спровоцировал выкидыш. Из-за того, что Кьяре вовремя не оказали медицинскую помощь, она осталась и вовсе бесплодной. Хотя не теряла надежды вновь зачать.
Кьяра вернула фотографию в конверт, конверт – Габриелю, а после выслушала, как дело досталось Грэму Сеймуру и от него – Габриелю.
– То есть британский премьер вынудил Грэма Сеймура сделать грязную работу, – подытожила она, когда Габриель договорил, – и вот Грэм вынуждает тебя.
– Он хороший друг.
Габриель ничего не сумел прочесть по лицу Кьяры, как и в глазах, – обычно такие открытые, сейчас эти зеркала ее души скрывались за темными очками.
– Как думаешь, чего они хотят? – спросила наконец Кьяра.