Английский с Р. Л. Стивенсоном. Странная история доктора Джекила и мистера Хайда / Robert Louis Stevenson. The Strange Case of Dr. Jekyll and Mr. Hyde

Стивенсон Роберт Льюис

These particulars struck me, I confess, disagreeably; and as I followed him into the bright light of the consulting room, I kept my hand ready on my weapon. Here, at last, I had a chance of clearly seeing him. I had never set eyes on him before, so much was certain. He was small, as I have said; I was struck besides with the shocking expression of his face, with his remarkable combination of great muscular activity and great apparent debility of constitution, and – last but not least – with the odd subjective disturbance caused by his neighbourhood.

This bore some resemblance to incipient rigor (это ощущение несколько напоминало легкое оцепенение; incipient – начинающийся,

начальный), and was accomplished by a marked sinking of the pulse (и завершалось = сопровождалось явным замедлением пульса; marked – отмеченный; заметный, явный; to sink – тонуть; понижаться). At the time, I set it down to some idiosyncratic, personal distaste (в тот момент я приписал это некой индивидуальной, личной неприязни; to set down – класть, ставить; приписывать /чему-либо/, объяснять /чем-либо/; idiosyncratic – отличительный, характерный, уникальный; идиосинкратический /болезненно чувствительный к чему-либо, активно не принимающий что-либо/), and merely wondered at the acuteness of the symptoms (и просто подивился остроте симптомов; acute – остроконечный, острый; острый, сильный); but I have since had reason to believe (но с тех пор у меня появился повод поверить) the cause to lie much deeper in the nature of man (что причина лежит = кроется гораздо глубже, в характере этого человека) and to turn on some nobler hinge than the principle of hatred (и вращается на более благородном шарнире, чем на принципе ненависти; hinge – шарнир, дверная петля; суть, стержень).

This bore some resemblance to incipient rigor, and was accomplished by a marked sinking of the pulse. At the time, I set it down to some idiosyncratic, personal distaste, and merely wondered at the acuteness of the symptoms; but I have since had reason to believe the cause to lie much deeper in the nature of man and to turn on some nobler hinge than the principle of hatred.

This person (этот человек) (who had thus, from the first moment of his entrance (который таким вот образом, с самого первого момента своего появления), struck me what I can only describe as a disgustful curiosity (произвел на меня такое впечатление, которое я могу описать только как смесь отвращения и любопытства; disgust – отвращение; disgustful curiosity – отвратительное любопытство; любопытство, смешанное с отвращением)) was dressed in a fashion that would have made an ordinary person laughable (был одет так, что любой другой /в такой одежде/ выглядел бы смехотворно; fashion – образ, манера, вид; ordinary person – обычный человек, зд. любой другой); his clothes, that is to say, although they were of rich and sober fabric (а именно, его одежда, хотя и была сшита из дорогой и неяркой = темной материи; sober – трезвый; спокойный, мягкий /о цвете/), were enormously too large for him in every measurement (была чрезвычайна велика ему по всем меркам; measurement – измерение; размеры; to measure – мерить, измерять) – the trousers hanging on his legs (брюки болтались на ногах; to hang – вешать; болтаться) and rolled up to keep them from the ground (и были подвернуты, чтобы не волочиться по земле: «чтобы удерживать их от земли»; to roll up – скатывать, свертывать; to keep from smth. – удерживаться от чего-либо), the waist of the coat below his haunches (талия его пиджака располагалась ниже бедер), and the collar sprawling wide upon his shoulders (а воротник широко раскинулся по плечам; to sprawl /out/ – расползаться /во все стороны/).

This person (who had thus, from the first moment of his entrance, struck me what I can only describe as a disgustful curiosity) was dressed in a fashion that would have made an ordinary person laughable; his clothes, that is to say, although they were of rich and sober fabric, were enormously too large for him in every measurement – the trousers hanging on his legs and rolled up to keep them from the ground, the waist of the coat below his haunches, and the collar sprawling wide upon his shoulders.

Strange to relate (странно сказать; to relate – рассказывать, вести повествование), this ludicrous accoutrement was far from moving me to laughter (но эта нелепая одежда

совершенно не рассмешила меня: «была далека от того, чтобы подвигнуть меня к смеху»; to move – двигать; доводить до какого-либо состояния). Rather, as there was something abnormal and misbegotten (наоборот, так как здесь = в этом было нечто ненормальное и порочное /в своей основе/; misbegotten – незаконнорожденный; неверный с самого начала, в самом принципе; презренный; to beget /begot, begotten/ – производить, рождать; зачинать, быть отцом) in the very essence of the creature that now faced me (в самой сущности того существа, что сейчас стояло передо мной) – something seizing, surprising and revolting (что-то захватывающее, поражающее и отталкивающее; revolting – отвратительный; отталкивающий, противный; to revolt – восставать, бунтовать; отталкивать, вызывать отвращение) – this fresh disparity seemed but to fit in with and to reinforce it (эта явная несоразмерность, казалось, лишь соответствовала этому впечатлению = подчеркивала это впечатление и усиливала его; fresh – свежий; оригинальный, неожиданный); so that to my interest in the man’s nature and character (таким образом, что к моей заинтересованности в природе и характере этого человека), there was added a curiosity as to his origin, his life, his fortune and status in the world (добавилось любопытство относительно его происхождения, его жизни, состояния и положения в обществе; origin – источник, начало; происхождение; fortune – счастье, удача; богатство, состояние).

These observations, though they have taken a great space to be set down in (эти наблюдения, хотя они и заняли много места, чтобы быть записанными; to set down – записывать), were yet the work of a few seconds (были, однако, делом нескольких секунд). My visitor was, indeed, on fire with sombre excitement (гость мой сгорал в самом деле от мрачного возбуждения; on fire – горящий, охваченный огнем).

Strange to relate, this ludicrous accoutrement was far from moving me to laughter. Rather, as there was something abnormal and misbegotten in the very essence of the creature that now faced me – something seizing, surprising and revolting – this fresh disparity seemed but to fit in with and to reinforce it; so that to my interest in the man’s nature and character, there was added a curiosity as to his origin, his life, his fortune and status in the world.

These observations, though they have taken a great space to be set down in, were yet the work of a few seconds. My visitor was, indeed, on fire with sombre excitement.

“Have you got it (он у вас: «вы его достали»)?” he cried. “Have you got it?” And so lively was his impatience (и его нетерпение было настолько велико; lively – живой; яркий, сильный) that he even laid his hand upon my arm (что он даже положил свою руку мне на плечо = схватил меня за плечо; arm – рука /от плеча до кисти/) and sought to shake me (и попытался встряхнуть меня; to seek – искать; предпринимать попытку, пытаться).

I put him back (я отстранил его), conscious at his touch of a certain icy pang along my blood (почувствовав при его прикосновении, как некая леденящая боль /пробежала/ по моим жилам; blood – кровь; conscious – сознательный, осознанный; сознающий; ощущающий; pang – внезапная острая боль). “Come, sir (что вы, сэр),” said I. “You forget that I have not the pleasure of your acquaintance (вы забываете, что я не имею удовольствия быть знакомым с вами; acquaintance – знакомство). Be seated, if you please (будьте так любезны, садитесь: «будьте усажены»).”

And I showed him an example (и я подал: «показал» ему пример), and sat down myself in my customary seat (и сам уселся в свое /обычное/ кресло; seat – место для сидения; стул, скамья, кресло) and with as fair an imitation of my ordinary manner to a patient (и с настолько сносным подражанием моей обычной манере обращения с пациентами; fair – честный, справедливый; достаточно хороший, сносный), as the lateness of the hour (насколько тот поздний час: «“позднота” часа»; late – поздний), the nature of my preoccupations (характер моей озабоченности; preoccupation – озабоченность), and the horror I had of my visitor (и тот ужас, который я испытывал /при виде/ моего гостя), would suffer me to muster (позволили мне пустить в ход /это подражание обычной манере/; to muster – созывать /собрание/; собирать, организовывать /встречу/; зачислять в армию; зд. собирать /силы/).