Анна Каренина
Шрифт:
Она нынче должна быть из Петербурга.
– А я тебя ждал до двух часов. Куда же ты поехал от Щербацких?
– Домой, - отвечал Вронский.
– Признаться, мне так было приятно вчера
после Щербацких, что никуда не хотелось.
– Узнаю коней ретивых по каким-то их таврам, юношей влюбленных узнаю по
их глазам, - продекламировал Степан Аркадьич точно так же, как прежде
Левину.
Вронский улыбнулся с таким видом, что он не отрекается от этого,
тотчас же переменил разговор.
– А ты кого встречаешь?
– спросил он.
– Я? я хорошенькую женщину, - сказал Облонский,
– Вот как!
– Honni soit qui mal y pense! Сестру Анну.
– Ах, это Каренину?
– сказал Вронский.
– Ты ее, верно, знаешь?
– Кажется, знаю. Или нет... Право, не помню, - рассеянно отвечал
Вронский, смутно представляя себе при имени Карениной что-то чопорное и
скучное.
– Но Алексея Александровича, моего знаменитого зятя, верно, знаешь. Его
весь мир знает.
– То есть знаю по репутации и по виду. Знаю, что он умный, ученый,
божественный что-то... Но ты знаешь, это не в моей... not in my line, -
сказал Вронский.
– Да, он очень замечательный человек; немножко консерватор, но славный
человек, - заметил Степан Аркадьич, - славный человек.
– Ну, и тем лучше для него, - сказал Вронский улыбаясь.
– А, ты здесь,
– обратился он к высокому старому лакею матери, стоявшему у двери, - войди
сюда.
Вронский в это последнее время, кроме общей для всех приятности Степана
Аркадьича, чувствовал себя привязанным к нему еще тем, что он в его
воображении соединялся с Кити.
– Ну что ж, в воскресенье сделаем ужин для дивы?
– сказал он ему, с
улыбкой взяв его под руку.
– Непременно. Я сберу подписку. Ах, познакомился ты вчера с моим
приятелем Левиным?
– спросил Степан Аркадьич.
– Как же. Но он что-то скоро уехал.
– Он славный малый, - продолжал Облонский.
– Не правда ли?
– Я не знаю, - отвечал Вронский, - отчего это во всех москвичах,
разумеется исключая тех, с кем говорю, - шутливо вставил он, - есть что-то
резкое. Что-то они всь на дыбы становятся, сердятся, как будто всь хотят
дать почувствовать что-то...
– Есть это, правда, есть...
– весело смеясь, сказал Степан Аркадьич.
– Что, скоро ли?
– обратился Вронский к служащему.
– Поезд вышел, - отвечал служитель.
Приближение поезда все более и более обозначалось движением
приготовлений на станции, беганьем артельщиков, появлением жандармов и
служащих и подъездом встречающих. Сквозь морозный пар виднелись
полушубках, в мягких валеных сапогах, переходившие через рельсы загибающихся
путей. Слышался свист паровика на дальних рельсах и передвижение чего-то
тяжелого.
– Нет, - сказал Степан Аркадьич, которому очень хотелось рассказать
Вронскому о намерениях Левина относительно Кити.
– Нет, ты неверно оценил
моего Левина. Он очень нервный человек и бывает неприятен, правда, но зато
иногда он бывает очень мил. Это такая честная, правдивая натура, и сердце
золотое. Но вчера были особенные причины, - с значительною улыбкой продолжал
Степан Аркадьич, совершенно забывая то искреннее сочувствие, которое он
вчера испытывал к своему приятелю, и теперь испытывая такое же, только к
Вронскому.
– Да, была причина, почему он мог быть или особенно счастлив, или
особенно несчастлив,
Вронский остановился и прямо спросил:
– То есть что же? Или он вчера сделал предложение твоей belle soeur?...
– Может быть, - сказал Степан Аркадьич.
– Что-то мне показалось такое
вчера. Да, если он рано уехал и был еще не в духе, то это так... Он так
давно влюблен, и мне его очень жаль.
– Вот как!.. Я думаю, впрочем, что она может рассчитывать на лучшую
партию, - сказал Вронский и, выпрямив грудь, опять принялся ходить. -
Впрочем, я его не знаю, - прибавил он. - Да, это тяжелое положение! От
этого-то большинство и предпочитает знаться с Кларами. Там неудача
доказывает только, что у тебя недостало денег, а здесь - твое достоинство на
весах. Однако вот и поезд.
Действительно, вдали уже свистел паровоз. Через несколько минут
платформа задрожала, и, пыхая сбиваемым книзу от мороза паром, прокатился
паровоз с медленно и мерно нагибающимся и растягивающимся рычагом среднего
колеса и с кланяющимся, обвязанным, заиндевелым машинистом; а за тендером,
все медленнее и более потрясая платформу, стал проходить вагон с багажом и с
визжавшею собакой; наконец, подрагивая пред остановкой, подошли пассажирские
вагоны.
Молодцеватый кондуктор, на ходу давая свисток, соскочил, и вслед за ним
стали по одному сходить нетерпеливые пассажиры: гвардейский офицер, держась
прямо и строго оглядываясь; вертлявый купчик с сумкой, весело улыбаясь;
мужик с мешком через плечо.
Вронский, стоя рядом с Облонским, оглядывал вагоны и выходивших и
совершенно забыл о матери. То, что он сейчас узнал про Кити, возбуждало и