Анна Каренина
Шрифт:
необыкновенного. Но вслед за тем в лице Анны произошла перемена, которая
была уже положительно неприлична. Она совершенно потерялась. Она стала
биться как пойманная птица: то хотела встать и идти куда-то, то обращалась к
Бетси.
– Поедем, поедем, - говорила она.
Но Бетси не слыхала ее. Она говорила, перегнувшись вниз, с подошедшим к
ней генералом.
Алексей Александрович подошел к Анне и учтиво дал ей руку.
– Пойдемте, если вам угодно, -
прислушивалась к тому, что говорил генерал, и не заметила мужа.
– Тоже сломал ногу, говорят, - говорил генерал.
– Это ни на что не
похоже.
Анна, не отвечая мужу, подняла бинокль и смотрела на то место, где упал
Вронский; но было так далеко и там столпилось столько народа, что ничего
нельзя было разобрать. Она опустила бинокль и хотела идти; но в это время
подскакал офицер и что-то докладывал государю. Анна высунулась вперед,
слушая.
– Стива! Стива!
– прокричала она брату.
Но брат не слыхал ее. Она опять хотела выходить.
– Я еще раз предлагаю вам свою руку, если вы хотите идти, - сказал
Алексей Александрович, дотрогиваясь до ее руки.
Она с отвращением отстранилась от него и, не взглянув ему в лицо,
отвечала:
– Нет, нет, оставьте меня, я останусь.
Она видела теперь, что от места падения Вронского через круг бежал
офицер к беседке. Бетси махала ему платком.
Офицер принес известие, что ездок не убился, но лошадь сломала себе
спину.
Услыхав это, Анна быстро села и закрыла лицо веером. Алексей
Александрович видел, что она плакала и не могла удержать не только слез, но
и рыданий, которые поднимали ее грудь. Алексей Александрович загородил ее
собою, давая ей время оправиться.
– В третий раз предлагаю вам свою руку, - сказал он чрез несколько
времени, обращаясь к ней. Анна смотрела на него и не знала, что сказать.
Княгиня Бетси пришла ей на помощь.
– Нет, Алексей Александрович, я увезла Анну, и я обещалась отвезти ее,
– вмешалась Бетси.
– Извините меня, княгиня, - сказал он, учтиво улыбаясь, но твердо глядя
ей в глаза, - но я вижу, что Анна не совсем здорова, и желаю, чтоб она ехала
со мною.
Анна испуганно оглянулась, покорно встала и положила руку на руку мужа.
– Я пошлю к нему, узнаю и пришлю сказать, - прошептала ей Бетcи.
На выходе из беседки Алексей Александрович, так же как всегда, говорил
со встречавшимися, и Анна должна была, как и всегда, отвечать и говорить; но
она была сама не своя и как во сне шла под руку с мужем.
"Убился или нет? Правда ли? Придет или нет? Увижу ли я его нынче?" -
думала
Она молча села в карету Алексея Александровича и молча выехала из толпы
экипажей. Несмотря на все, что он видел, Алексей Александрович все-таки не
позволил себе думать о настоящем положении своей жены. Он только видел
внешние признаки. Он видел, что она ведет себя неприлично, и считал своим
долгом сказать ей это. Но ему очень трудно было не сказать более, а сказать
только это. Он открыл рот, чтобы сказать ей, как она неприлично вела себя,
но невольно сказал совершенно другое.
– Как, однако, мы все склонны к этим жестоким зрелищам, - сказал он. -
Я замечаю...
– Что? я не понимаю, - презрительно сказала Анна.
Он оскорбился и тотчас же начал говорить то, что хотел.
– Я должен сказать вам, - проговорил он.
"Вот оно, объяснение", - подумала она, и ей стало страшно.
– Я должен сказать вам, что вы неприлично ведете себя нынче, - сказал
он ей по-французски.
– Чем я неприлично вела себя?
– громко сказала она, быстро поворачивая
к нему голову и глядя ему прямо в глаза, но совсем уже не с прежним
скрывающим что-то весельем, а с решительным видом, под которым она с трудом
скрывала испытываемый страх.
– Не забудьте, - сказал он ей, указывая на открытое окно против кучера.
Он приподнялся и поднял стекло.
– Что вы нашли неприличным?
– повторила она
– То отчаяние, которое вы не умели скрыть при падении одного из
ездоков.
Он ждал, что она возразит; но она молчала, глядя перед собою.
– Я уже просил вас держать себя в свете так, что злые языки не могли
ничего сказать против вас. Было время, когда я говорил о внутренних
отношениях; я ведь не говорю про них. Теперь я говорю о внешних отношениях.
Вы неприлично держали себя, и я желал бы, чтоб это не повторялось.
Она не слышала половины его слов, она испытывала страх к нему и думала
о том, правда ли то, что Вронский не убился. О нем ли говорили, что он цел,
а лошадь сломала спину? Она только притворно-насмешливо улыбнулась, когда он
кончил, и ничего не отвечала, потому что не слыхала того, что он говорил.
Алексей Александрович начал говорить смело, но, когда он ясно понял то, о
чем он говорит, страх, который она испытывала, сообщился ему. Он увидел эту
улыбку, и странное заблуждение нашло на него.
"Она улыбается над моими подозрениями. Да, она скажет сейчас то, что
говорила мне тот раз: что нет оснований моим подозрениям, что это смешно".