Анна Каренина
Шрифт:
товарищами по университету и, хотя редко встречались, уважали друг друга и
были хорошие приятели, и оттого никому, как Слюдину, доктор не высказал бы
своего откровенного мнения о больном.
– Как я рад, что вы у него были, - сказал Слюдин.
– Он нехорош, и мне
кажется... Ну что?
– А вот что, - сказал доктор, махая через голову Слюдина своему кучеру,
чтоб он подавал.
– Вот что, - сказал доктор, взяв в свои белые руки палец
лайковой
перервать - очень трудно; но натяните до последней возможности и наляжьте
тяжестью пальца на натянутую струну - она лопнет. А он по своей усидчивости,
добросовестности к работе, - он натянут до последней степени; а давление
постороннее есть, и тяжелое, - заключил доктор, значительно подняв брови. -
Будете на скачках?
– прибавил он, спускаясь к поданной карете. - Да, да,
разумеется, берет много времени, - отвечал доктор что-то такое на сказанное
Слюдиным и нерасслышанное им.
Вслед за доктором, отнявшим так много времени, явился знаменитый
путешественник, и Алексей Александрович, пользуясь только что прочитанной
брошюрой и своим прежним знанием этого предмета, поразил путешественника
глубиною своего знания предмета и широтою просвещенного взгляда.
Вместе с путешественником было доложено о приезде губернского
предводителя, явившегося в Петербург и с которым нужно было переговорить.
После его отъезда нужно было докончить занятия будничные с правителем дел и
еще надо было съездить по серьезному и важному делу к одному значительному
лицу. Алексей Александрович только успел вернуться к пяти часам, времени
своего обеда, и, пообедав с правителем дел, пригласил его с собой вместе
ехать на дачу и на скачки.
Не отдавая себе в том отчета, Алексей Александрович искал теперь случая
иметь третье лицо при своих свиданиях с женою.
XXVII
Анна стояла наверху пред зеркалом, прикалывая с помощью Аннушки
последний бант на платье, когда она услыхала у подъезда звуки давящих щебень
колес. "Для Бетси еще рано", - подумала она и, взглянув в окно, увидела
карету и высовывающуюся из нее черную шляпу и столь знакомые ей уши Алексея
Александровича. "Вот некстати; неужели ночевать?" - подумала она, и ей так
показалось ужасно и страшно все, что могло от этого выйти, что она, ни
минуты не задумываясь, с веселым и сияющим лицом вышла к ним навстречу и,
чувствуя в себе присутствие уже знакомого ей духа лжи и обмана, тотчас же
отдалась этому духу и начала говорить, сама не зная,
– А, как это мило! - сказала она, подавая руку мужу и улыбкой
здороваясь с домашним человеком, Слюдиным.
– Ты ночуешь, надеюсь? - было
первое слово, которое подсказал ей дух обмана, - а теперь едем вместе.
Только жаль, что я обещала Бетси. Она заедет за мной.
Алексей Александрович поморщился при имени Бетси.
– О, я не стану разлучать неразлучных, - сказал он своим обычным тоном
шутки.
– Мы поедем с Михайлом Васильевичем. Мне и доктора велят ходить. Я
пройдусь дорогой и буду воображать, что я на водах.
– Торопиться некуда, - сказала Анна.
– Хотите чаю?
– Она позвонила.
– Подайте чаю да скажите Сереже, что Алексей Александрович приехал. Ну,
что, как твое здоровье? Михаил Васильевич, вы у меня не были; посмотрите,
как на балконе у меня хорошо, - говорила она, обращаясь то к тому, то к
другому.
Она говорила очень просто и естественно, но слишком много и слишком
скоро. Она сама чувствовала это, тем более что в любопытном взгляде, которым
взглянул на нее Михаил Васильевич, она заметила, что он как будто наблюдал
ее.
Михаил Васильевич тотчас же вышел на террасу.
Она села подле мужа.
– У тебя не совсем хороший вид, - сказала она.
– Да, - сказал он, - нынче доктор был у меня и отнял час времени. Я
чувствую, что кто-нибудь из друзей моих прислал его: так драгоценно мое
здоровье...
– Нет, что ж он сказал?
Она спрашивала его о здоровье и занятиях, уговаривала отдохнуть и
переехать к ней.
Все это она говорила весело, быстро и с особенным блеском в глазах; но
Алексей Александрович теперь не приписывал этому тону ее никакого значения.
Он слышал только ее слова и придавал им только тот прямой смысл, который они
имели. И он отвечал ей просто, хотя и шутливо. Во всем разговоре этом не
было ничего особенного, но никогда после без мучительной боли стыда Анна не
могла вспомнигь всей этой короткой сцены.
Вошел Сережа, предшествуемый гувернанткой. Если б Алексей Александрович
позволил себе наблюдать, он заметил бы робкий, растерянный взгляд, с каким
Сережа взглянул на отца, а потом на мать. Но он ничего не хотел видеть и не
видал.
– А, молодой человек! Он вырос. Право, совсем мужчина делается.
Здравствуй, молодой человек.
И он подал руку испуганному Сереже.
Сережа, и прежде робкий в отношении к отцу, теперь, после того как