Анникка
Шрифт:
– Знаете, я никому этого не говорил, но однажды я здесь едва не погиб, – признался Владимир Федорович, искоса поглядывая на Аду. – Возвращался из Петрограда, попал в метель, буран, черт-те что творилось, право слово. Берега не видно. Куда иду – сам не знаю. Помню, вез матушкину горжетку, серебряный кофейник и бронзовые настольные часы. Пропал бы ни за что, из-за горжетки. Я про себя уже с жизнью простился, думал: либо замерзну в сугробе, либо выйду прямиком к таможенникам. Но Господь не оставил, вывел аккурат к купальне в Келломяках. Вы только супруге моей Верочке, Вере Ивановне, не проговоритесь.
Ада
– Так, может, погостите у нас в пансионате месяц-другой, а там и решите, что делать дальше? Насчет денег не беспокойтесь – поможете сестре и племянницам управляться с хозяйством.
Ада почувствовала, что оживает. Как кстати ей встретился этот любезный, доброжелательный господин!
– А Ванда Федоровна точно не будет против?
Шпергазе рассмеялся, поправляя сползающую на глаза шапку:
– Она будет только рада.
Когда они пересекли Приморское шоссе и зашагали вверх по Морской улице, солнце уже взошло и выбелило сугробы так, что стало больно глазам. Поселок Келломяки вырос вокруг одноименной железнодорожной станции, открытой в 1903 году. Дачи располагались с обеих сторон от путей, которые делили поселок на Лесную и Морскую стороны. Еще до революции все магазины и развлечения сосредоточились на Лесной стороне. Участки там стоили дешевле. Однако люди состоятельные предпочитали жить без суеты, с видом на море.
Владимир Федорович не преминул заметить, что бельгийский крестный купил участок у купца 2-й гильдии Ивана Ивановича Чижова и здешние старожилы по привычке так и называют «Виллу Рено» дачей Чижова.
– Почти пришли. Вообразите, Ада Михайловна, семь тысяч лет назад это место было дном древнего Литоринового моря. Мы живем на террасе литоринового уступа. А какие виды открываются из беседки на краю обрыва! Вам у нас понравится, обещаю.
Ада, уже зная, что понравится, щурилась от солнца, рассматривала каменную беседку, которая возвышалась на горке прямо перед ними. Преодолев подъем, они остановились у ворот с изящной кованой решеткой. Владимир Федорович толкнул калитку, пропуская гостью, а сам открыл ворота и втащил розвальни.
– Наши постояльцы и мы с Верочкой живем во флигеле, – он кивнул на двухэтажный деревянный дом. – Но сейчас все, должно быть, уже собрались к завтраку в большом доме на другом конце участка.
Они миновали дровяник, сарай для свиней и кур и пустующую конюшню. Владимир Федорович оставил там сани. Пока он отвязывал чемоданы, Ада успела рассмотреть лопаты и грабли, хомуты на стенах и груды яблок на полу.
– Наша старая кобыла не пережила эту зиму, – вздохнул Шпергазе.
Протоптанная дорожка во дворе поворачивала налево – к дому с открытой верандой и башенкой над входом. Через нее хозяин и гостья прошли на зимнюю застекленную веранду, где Владимир Федорович снял валенки и шубу, а Ада – свое длинное пальто, отороченное каракулем. Им навстречу выскочила девушка, кудрявая, кареглазая, пышущая здоровьем. Распахнув дверь в столовую, откуда на веранду сразу же ворвался запах капустного пирога, она крикнула кому-то:
– Додо, он вернулся! И с ним дама!
Ада смущенно мяла в руках каракулевую шляпку, наблюдая, как девушка – очевидно, племянница –
– Знакомьтесь, это Ада Михайловна Ритари, – сказал Владимир Федорович, оправляя пиджак. – Вместе из Петрограда шли, и я взял на себя смелость пригласить ее погостить на «Вилле Рено».
– Чудесно, дядя! – вскричала кареглазая девушка. – У нас как раз пустует комната напротив панны Лены, – она обернулась к Аде. – Я Маруся. А это – Додо.
Звонко рассмеявшись, Маруся проскользнула в столовую мимо постояльца. Он поспешил уточнить:
– Вообще-то, Денис Осипович Брискин. Но я уже привык и откликаюсь на прозвище девочек.
– Мы нашли на чердаке у Чижовых старый журнал с публикацией «Алисы в Стране чудес» 4 . В нашей семье заведено читать вслух. Так вот, девочки решили, что Денис Осипович похож на Додо, – пояснил Шпергазе. – Приглядитесь, Ада Михайловна, в нем и впрямь есть что-то от Raphus cucullatus – маврикийского дронта, вымершего в семнадцатом веке.
– Видимо, я тоже вымерший вид, – с ноткой горечи пробормотал Брискин.
– Не хандрите, Додо, – Владимир Федорович явно пребывал в хорошем расположении духа. – Я был у вас на квартире и привез ваши зимние сапоги, серебряные запонки и старый фотоальбом. Вечерами будете предаваться ностальгии. А сейчас – завтракать! Но где же Вера Ивановна?
4
Имеется в виду публикация 1909 г. в переводе Поликсены Соловьёвой, поэтессы и художницы, которая издавала детский журнал «Тропинка».
Он направился в столовую, куда через другую дверь уже входила его сестра в сопровождении Маруси. Ада догадалась, что дверь ведет на кухню. Ванда Федоровна несла большое блюдо с пирожками, а Маруся – фарфоровую сахарницу и стопку тарелок. На длинном, накрытом крахмальной скатертью столе пыхтел самовар. Возраст хозяйки пансионата не поддавался определению. В ее чертах, несомненно, имелось сходство с младшим братом, но они были более резкими, даже грубыми, словно над ее лицом работал неумелый каменотес, а Владимир Федорович оказался в руках искусного скульптора.
– Гостья – это хорошо, – одобрила Ванда и прищурилась. – Откуда вы родом, Ада Михайловна? Полагаю, из ингерманландских финнов?
– Да, вы верно угадали. По-фински ritari означает «рыцарь». Папа рассказывал, что мой дальний предок участвовал в крестовом походе норвежского короля Сигурда Крестоносца. Но я родилась и выросла в Гатчине и считаю себя русской.
– А всё ж не остались в России, – заметила Ванда Федоровна, пока Маруся расставляла тарелки. – Разумеется, я вас не осуждаю. Той России, в которой мы жили, которую знали, больше нет.