Аномальный источник
Шрифт:
С этим образом перед глазами, Николай слез на палубу, прыгнул на пристань, и пошёл мимо заброшенных подводных лодок и подъёмных кранов в направлении бара.
Прогулка от круга камней обратно на научную базу была приятной. Институт был приземистым уродливым бетонным зданием. Доктор подумал, что именно в таком месте и ожидаешь встретить людей в накрахмаленных белых халатах, культивирующих исключительно мерзкое биологическое оружие, или облучающих во имя науки подопытных кроликов.
Два солдата
То же самое повторилось с двумя часовыми возле входной двери. Дверь была впечатляющая, металлическая с заклёпками. «Такая и ядерный взрыв выдержит», — жизнерадостно соврал Доктор. Но сам подумал, что её предназначение может быть не в том, чтобы не пускать всякую гадость вовнутрь, а в том, чтобы не выпустить её наружу.
Клебанов был в главной лаборатории. Он работал один и, когда вошёл Доктор, стал перед набором пробирок и колб, стоявших на лабораторном столе.
— А я думал, что вы физик, — сказал Доктор. — А почему вы не в белом халате?
— У нас тут неформальная обстановка, — усталым голосом сказал Клебанов.
Он явно чувствовал в Докторе врага. Возможно, политического.
— Я сюда не закрывать вас приехал. Вам не о чем беспокоиться. И перехватывать ваши исследования я тоже не собираюсь, к какой бы области они ни относились.
— Я работаю во многих областях, — ответил Клебанов.
— Типичный учёный, — пошутил Доктор. — Всегда реторта наготове [1] .
Клебанов не засмеялся. Наверное, шутка потерялась при переводе. Доктор продолжил:
— Мне нужен микроскоп. В идеале — электронный. Или псевдо-квантовый.
Ответа не последовало.
— С мигающими огоньками, в таком духе.
— Обратитесь к Минину, — ответил Клебанов. — Он занимается складом.
— Он же администратор, — заметил Доктор.
1
В английском языке слово retort обозначает и реторту, и быстрый ответ.
— И обезьянами.
— Что? — Доктор обернулся на голос.
В дверях перед ним стоял Борис Бродский. Он коротко рассмеялся:
— Шучу. Он у себя в кабинете.
— Спасибо.
Бродский рассказал Доктору куда идти, а Клебанов вернулся к своим пробиркам.
У Доктора была своя пробирка. В ней был небольшой осколок, который ему с большими усилиями удалось отбить от одного из вертикальных камней. Он был похож на обычный камень с кварцевыми прожилками. Может быть, так оно и было, но это покажет микроскоп.
Зайдя в кабинет Минина, Доктор потряс пробиркой, чтобы звуком сообщить о своём присутствии. Алекс Минин стоял возле стола и внимательно смотрел на раскрытую папку с документами. Он перевернул страницу, поднял взгляд, и, немного поколебавшись, закрыл папку.
— Вам что-то нужно, Доктор?
— Вы когда-нибудь слышали о псевдо-квантовом микроскопе?
Минин покачал головой:
— Я не учёный. Нет, не слышал.
— И я тоже, — признался Доктор. — Хотя я учёный. Поэтому, если бы у меня кто-нибудь такой попросил, я не отправлял бы его на склад, а сказал бы ему не нести чушь.
Немного выждав, Минин сказал:
— Простите, у вас всё? А то я немного…
— Заняты? — кивнул Доктор. — он подошёл к столу и осмотрел несколько документов возле закрытой папки: сметы. — Много, должно быть, времени уходит на управление таким заведением. Трое учёных и вы, снабжение большое не нужно, да и отправлять его никто особо не хочет. Наверное, больше всего времени занимает составление графика уборки?
Минин прищурился:
— Никому нет дела, что на всё это время уходит. Нам нужно есть, нам нужна одежда, нам нужно топливо, и да, даже мётлы и швабры. Вы бы поразились, если бы узнали, сколько всего нужно для нашей работы.
— Да. А самое сложное, наверное, соблюдать меру. Заказать достаточно, чтобы поддержать людей в деревне, но при этом не привлечь к заказу внимание. Клебанов знает?
Минин удивился, а затем насмешливо фыркнул:
— Ничего он не знает.
— Это вы, возможно, очень точно подметили. Но объясните, почему вас так не любят?
Минин снял пиджак, повесил его на спинку стула, и сел за стол. Доктор убрал стопку книг с единственного оставшегося в комнате стула, и тоже сел. Книги были, похоже, отчётами, и довольно старыми, что было интересно.
— Я раньше был политруком. Моя задача состояла в том, чтобы никто не отклонялся от линии партии. Я должен был докладывать о тех, кто легкомысленно говорил о своей работе, кого видели с кем-то, с кем ему не нужно было пересекаться по работе, кто чихал во время исполнения национального гимна. Разумеется, они все втайне меня не любили за это. Но вслух сказать ничего не могли, так как об этом я тоже мог сообщить.
— А теперь они не любят вас открыто.
— А вы бы любили?
Он раскрыл ящик и вынул из него две стопки и начатую бутылку водки. Когда он доставал их, его рукав закатился и Доктор увидел под ним край татуировки.
— Так почему вы остались тут?
— В Москве я никому не нужен. Им проще было бросить меня здесь и забыть. Я не умею ничего, только предавать доверие моих товарищей.
— Не надо себя недооценивать, — Доктор взял в руку стопку с прозрачной жидкостью и осмотрел её. — А что насчёт уныния, сожаления, депрессии?
— Это я тоже умею, — признал Минин; он опрокинул себе в рот стопку и поморщился от жжения в горле. — Я хотел быть учителем.
— Мы все — учителя, — сказал Доктор. — Я бы хотел узнать побольше об этом, — он показал пробирку. — Для этого мне нужен микроскоп. Большой и блестящий.