Another. Часть 2. Как?.. Кто?..
Шрифт:
Я и сам это прекрасно понимал, но предпочел уклониться от темы.
– На следующей неделе триместровые экзамены… У тебя все будет нормально?
Мей поджала губы немного обиженно.
– Не тот вопрос, о котором должны волноваться те, кого «нет».
– Это, конечно, так, но…
– Хочу как-нибудь увидеть твой дом, Сакакибара-кун.
Я замялся, пытаясь найти ответ на ее очередное внезапное заявление.
– Эмм, в смысле – стоп – мой дом в Токио?
– Нет, здесь, в Йомияме, – Мей качнула головой и медленно прищурила правый глаз. – Дом, где
– Эээ… а зачем?
– …Затем.
Вскоре мы с Мей спустились в подвал. Вновь играла унылая струнная музыка. Может, даже та самая, которая играла в мае, когда я пришел сюда впервые.
В комнате, как всегда, царил могильный холод. Куклы и их разнообразные части были здесь, там, повсюду. У меня почти уже не было ощущения, что я должен дышать за них. Похоже, я и правда привыкал.
Прямо по курсу, у дальней стены комнаты, завешенной темно-красной портьерой, стоял черный шестиугольный гроб. Мы подошли к нему, и Мей, не произнося ни слова, развернулась ко мне. Она стояла, заслоняя собой куклу в гробу – куклу, так потрясающе похожую на нее…
Мей прикоснулась кончиками пальцев к повязке на левом глазу.
– Я это уже снимала здесь один раз, помнишь?
– А… ага.
Левый глаз под повязкой, который я увидел в тот день… Конечно, я его помнил, и совершенно отчетливо.
Пустой синий глаз.
Она тогда открыла мне искусственно блестящий синий глаз, точно такой же, как в глазницах у кукол…
…Почему?
И сейчас, ни с того ни с сего – почему?..
Не обращая внимания на мое замешательство, Мей сняла повязку и закрыла правой ладонью правую половину лица. На меня неподвижно смотрел лишь левый, синий глаз.
– Я потеряла левый глаз в четыре года, – губы Мей задрожали, выпуская в комнату бледный призрак ее голоса. – Я этого почти не помню. В глазу росла раковая опухоль, и ее пришлось удалить хирургически… Когда я очнулась, глаза уже не было.
Я был не в силах что-либо произнести – лишь стоял столбом и смотрел на ее лицо.
– Сначала они испробовали на моей глазнице множество разных искусственных глаз. Но мать говорила, что они все некрасивые… И поэтому она сделала для меня специальный глаз. «Глаз куклы».
…Пустой синий глаз.
– Знаешь, тебе вовсе необязательно его прятать, – слова выскочили сами, я вовсе не хотел их произносить. – По-моему, твой глаз и без повязки красивый.
Уже произнеся это, я смутился и вздрогнул; мое сердце заколотилось с удвоенной силой. Прочесть выражение лица Мей, стоящей прямо передо мной, я не мог – видимо, потому что она закрывала пол-лица правой рукой.
«Слева у меня – глаз куклы».
Слова, произнесенные Мей при первой нашей встрече здесь, прозвучали у меня в голове.
«Он видит то, что лучше бы не видеть, поэтому обычно я его закрываю».
Внезапно меня охватило какое-то непонятное предчувствие.
Что это вообще значит? В тот раз я совсем ничего не понимал. Но что сейчас? Сейчас дела обстояли немного по-другому. Так мне подумалось.
Она может видеть то, что лучше бы не видеть.
То,
Я захотел спросить, что именно она видит, но справился с этим желанием. У меня возникло смутное ощущение, что когда-нибудь наступит подходящее время для этого вопроса.
– Позже я узнала, что во время той операции я чуть не умерла, – Мей по-прежнему прикрывала рукой правый глаз. – По правде сказать, то, что со мной тогда произошло, оставило во мне свой след. Ты мне веришь?
– Эээ, в смысле, ты до сих пор помнишь, как умирала?
– Всего лишь кошмары больного четырехлетнего ребенка. Вполне достаточно, если ты будешь воспринимать их так.
Несмотря на эти ее небрежные слова, голос Мей звучал очень серьезно.
– Не думаю, что смерть добра. Люди все время толкуют о «легкой смерти», но это не так. Там одиноко и темно… так одиноко и темно, как нигде в мире.
– Одиноко и темно…
– Да. Но ведь жизнь такая же, согласен? Как ты считаешь?
– …Может, и так.
– В конечном итоге, я – это все, что у меня есть. И речь не о том, что было, когда я только родилась… а обо всей жизни от рождения до смерти. Понимаешь, о чем я?
– …
– Как бы крепко люди ни были связаны друг с другом на первый взгляд, на самом деле каждый из нас – один. Я, моя мать… и ты тоже, Сакакибара-кун.
Чуть помолчав, Мей закончила свою мысль:
– И она тоже… Мисаки.
Мисаки? Она про Мисаки Фудзиоку?
Так звали двоюродную сестру Мей, умершую в городской больнице в конце апреля.
В голове у меня тут же, как по заказу, всплыла сцена моей первой встречи с Мей – в больничном лифте. Такая четкая, будто это произошло лишь вчера.
4
В общем, июнь кончился, июль начался.
В наступившем месяце, к счастью, новых бед на класс не обрушивалось [3] . Но, по-моему, атмосфера в классе с каждым днем становилась все более наэлектризованной – что, надо полагать, вполне естественно.
3
Это не ошибка – фраза действительно дословно повторяет ту, что стоит в начале главы.
Два человека, относившихся к классу, – Мидзуно-сан и Такабаяси, – уже умерли в июне. Теперь, когда начался новый месяц, будут ли еще смерти? Это станет важнейшим тестом, который даст понять, эффективна ли беспрецедентная «мера», при которой «несуществующих» становится двое.
И тем не менее –
Странная жизнь, которую вели мы с Мей, шла своим чередом, никак не меняясь – по крайней мере с виду.
За миром и спокойствием пряталась угроза, что все может в любой момент развалиться, и мы были бессильны предсказать, когда. Но тем не менее – это спокойствие было максимумом того, чего мы только могли желать. Оно держало на своей холодной ладони одиночество и свободу, предназначенные лишь нам двоим…