Античная наркомафия - 9

Безбашенный Аноним

Эпиорнис – ну, это, конечно же, своего рода визитная карточка Мадагаскара. Я сказал бы даже "прошу любить и жаловать", да только вот не уверен, реалистично ли это с таким птицем. Дронт на Маворикии – он ведь тоже в нашем прежнем мире распиарен в качестве эдакого безвинно пострадавшего от людей симпатяги, но вот вживую с ним дело иметь без увесистого дронтоохреначника в руке получается с трудом. Так маврикийский кур проклятый только с гусака хорошего размером, а уж тутошний эпиорнис максимус не просто же так слоновым птицем обозван. Помельче слона, но башка его на трёхметровой высоте, а туша коренастая, куда там африканскому страусу. Мы их видели ещё подальше, чем ближайших к нам бегемотов, так что не взвешивали, но на глазок – думаю, не сильно завышены приписываемые ему полтонны, а для особо массивных и до трёх четвертей той тонны. Держатся парами, не стаей, вряд ли общительны, как и дронты, а размерчик – того, внушает. Хоть клюнет, хоть пинка хорошего даст – ага, сразу уноси готовенького. Так это если ты этому мадагаскарскому куру-переростку просто не понравился, а если ему белков животных не хватает или каких-то там микроэлементов? Домашние куры не одних только червей с насекомыми клюют. Заклёвывают и поедают мышей, и я не удивлюсь, если и ещё покрупнее какую-нибудь

живность, заклевав, в гастрономических целях употребят. Друг дружку, в отличие от мыши, они тоже проглотить не в состоянии, но расклёв у них – дело весьма нередкое. А какого размера живность приемлема в этих целях для кура-переростка весом в полтонны? Страус тоже ни разу не хищник, но и он ведь тоже случая поохотиться на какую-нибудь мелкую живность не упустит. А уж эпиорнис этот, максимус который – всем страусам страус, так что и за него я бы тем более не зарекался.

Пасутся эти пернатые гиганты обычно возле водоёма, а то и вовсе в болоте, но и на твёрдой земле ступают как-то неуверенно, что ли? Такое впечатление, будто щупают грунт ногой перед тем, как тяжесть туши на неё перенести. Мы в тот день до вечера репу чесали, что бы это значило, но только утром уже вчерашнего дня у нас появилось на этот счёт весьма нехорошее подозрение. А вышло оно вот как. Вечером бивак разбили, ужин свой слопали, покурили, обходим посты караульных, и тут вдруг кусты затрещали, и из них птиц выбегает покрупнее дронта, но помельче страуса, да несётся при этом так, будто от хищника какого-то убегает. Убегаешь – убегай, но хотя бы уж смотри, куда бежишь. И обогнуть наш бивак по дуге можно было запросто хоть справа, хоть слева, и через него на крайняк между палатками пробежать, да и в людей врезаться на бегу абсолютно незачем. Не трамвай – объедешь. Но дурной птиц с разбегу впечатался в Серёгу – ага, везёт ему в этой экспедиции на столкновения с крупными пернатыми. Спасибо хоть, не обосрал при этом, но нахрена же пугать-то так, на ночь глядя? Геолог наш, хоть и сшиблен с ног, в три этажа живность местную кроет, и это хороший признак, стало быть, цел он и практически невредим, зато в кустах шебуршит и кто-то, спугнувший птица, и мы с Володей шмаляем из револьверов – кажется, завалили. Бойцы вооружённые подтягиваются, осматриваем с ними диверсанта – даже не малая фосса, ещё мельче, но тоже из каких-то виверровых. А птиц, как выяснилось, тоже далеко не сбёг – в палатку, дурень, впечатался со всего маху, а пока вставал, один из наших бойцов его дротиком уложил. Тут как раз стемнело, тропики же, сумерек почти-что и нет, поэтому осмотр не видящего перед собой дороги птица мы отложили до утра. А утром – прихренели, распознав в нём подрастающего птенца вот тех болотных гиперстраусов. С молодыми глазами, значит, не видит ни хрена, куда прётся, а какое тогда зрение у старых эпиорнисов? Попадёшься такому, он же ещё и сослепу может изувечить на хрен! Так что аккуратно надо с этой мадагаскарской мегафауной.

С гребиорнисами этими, млять, сплошные непонятки. По костям раскопанным чуть ли не десяток видов насчитывали от того трёхметрового максимуса до звиздюшки не сильно крупнее хорошего индюка, но как определишь, взрослые ли это птицы отдельных видов или птенцы-подростки крупняка? Костяки-то ведь неполные в основном, да и у тех костей, что найдены, сохранность нередко хреновая. По яйцам можно было бы ещё как-то разобраться, да только на слуху исключительно здоровенные яйца максимуса до десятка литров в объёме, а меньших видов – не попадается сведений. Не находят или внимания не обращают, потому как ничего выдающегося, хрен их знает. По идее, должен бы быть ещё хотя бы один вид нормального страусиного типоразмера, и вроде бы, даже кандидат нам вчера подходящий попался…

– Дядя Бенат, плохой люди нет, большой птица нет, – Париме хочется пошастать по островку, и она пытается доказать, что ничего с ней здесь случиться не может, – Следы нет, перо нет.

И не скажешь ведь, что неправа. Хоть и девка, а соображает. Были бы люди, так на небольшом острове ещё при обходе его берегов наверняка обнаружились бы и какие-то признаки их присутствия, но чего нет, того нет. Птицы тоже следов после себя оставляют достаточно – и следов в узком смысле, то бишь отпечатков лап на грунте, и срут они, где ни попадя, и перья теряют то и дело, и от всякой птичьей мелочёвки нам уже в глаза всего этого бросилось немало. Максимус уж точно не наследил, да и орлиных перьев не видно.

– На тебя, малявка, большой птицы и не нужно, – заметил Володя, – Тебе хватит за глаза и группенфюрера, – мы рассмеялись.

Группенфюрером мы как раз вот этого кандидата в мелкий гребиорнисовый вид обозвали. В смысле, спецназер наш его так обозвал, а у нас с Серёгой, когда отсмеялись, и возражений принципиальных не нашлось, так что посмеялись мы и приняли его в качестве эдакого неофициального. А почему бы и нет? Получилось же это так. Мы уже и к якорной стоянке наших судов возвращались, оставалось меньше километра, тут стайка небольшая в зарослях мелькнула, и птицы оказались как раз немного мельче хорошо известного нам африканского страуса, а главное – телосложением и цветом оперения заметно отличались и от взрослого максимуса, и от заваленного вечером его предположительного подростка. В общем, скорее всего, другой вид гребиорнисов этих, ни разу не максимус. Мы одного и подстрелили до кучи – свежее мясо для всех наших людей не помешает, а нести до берега уже недалеко. А на берегу уже, когда ощипывали птица и разделывали, Серёга припомнил всё, что об эпиорнисовых знал.

Большинство их по сходству морфологии костяков вместе с максимусом в один род зачисляют, эпиорнисы в узком смысле, всего то ли пять видов, то ли все семь – вопрос дискуссионный, и мнения по нему расходятся. Некоторые, так и вовсе всю мелюзгу в этом роду молодняком максимуса считают. Но ещё три вида нормального для страусов размера имеют от них отличия и в отдельный род выделены – мюллерорнисы. Понятно, что не тот Мюллер, который шеф гестапо, а совсем другой, у фрицев эта фамилия не редкая, но это у них, а у нас хрен найдёшь такого человека, который бы тот старый сериал про Штирлица не видел и с многочисленных анекдотов про него не прикалывался. Так что для нас любой Мюллер – прежде всего тот самый, который группенфюрер. А тут птиц как раз здорово от того максимуса и его молодняка отличается, хоть и тоже из

эпиорнисовых явно, и скорее всего, Серёга считает, как раз из этих самых мюллерорнисов, в честь какого-то Мюллера так названных. Ну так и кем птицу тогда ещё для нас быть, если не группенфюрером?

Всех особенностей жизни и размножения этого пернатого группенфюрера нам выяснить пока-что неоткуда. Можем только предполагать по нормальному страусиному типоразмеру, что в общем и целом он с теми же страусами схож – несколько яиц в кладке, пару месяцев высиживаются, пару лет роста до практически взрослого размера и года три или четыре до способности размножаться. Точно это выяснят только будущие колонисты. От Паримы мы толку не добились – сказала, что не знает ейная родня этого птица. Знает только большого, максимус который. Довольно редкий в их местности, водится только в заболоченных местах. Очень большой, очень сильный, очень злой и очень слепой. Ейный дед по отцу погиб при попытке скоммуниздить из гнезда яйцо, но под клюв гребиорнису он угодил или под ногу, шмакодявка нам растолковать не смогла. Она не скрывала, просто слов турдетанских знает ещё очень мало, а во многом и не копенгаген. Если о дикоросах тутошних её спросить – расскажет гораздо больше, а ещё больше покажет, на что слов не хватит. По живности же и по её повадкам – это уже не к ней и вообще не к бабам, а только к их мужикам. Они – охотники и своё дело знают. А она – понаслышке только. Вроде бы, на взрослого большого птица не охотится никто, мелкого если только при случае добудут, ну и яйцо ещё из гнёзда своровать могут, если повезёт, но вот её деду крупно не повезло. Кому повезло больше, говорили, что одно яйцо в гнезде бывает, двух никто не видел. Вот и всё, собственно, что смогли выведать у шмакодявки.

По костным-то и прочим остаткам от группенфюрера только три находки всего и есть, большинство же за максимусом и его молодняком. Но тут и фактор сохраняемости учитывать надо. Лучше всего ведь сохраняются остатки утопленников в бывших водоёмах и болотах, и в основном это остатки как раз там и обитавших видов. Максимус болотный и тонул в тех болотах, естественно, многократно чаще, чем предпочитающий ландшафты посуше группенфюрер, но реально мелкая живность обычно многочисленнее крупной.

На Нуси-Бе нам и от группенфюрера этого не попалось пока ещё ни следов, ни перьев, но зарекаться от него я не стал бы и здесь. Остров считается вулканическим, но на континентальном шельфе Мадагаскара расположен. Я ведь упоминал уже, почему мы для нашей колонии в Гвинейском заливе Сан-Томе выбрали, а не Фернандо-По? Он ведь был бы лучше, если бы не черномазые, и лучше был бы по той же самой причине – шельфовый он. В ледниковые периоды, когда уровень океана понижается намного, подобные острова становятся частью материка, и тогда на них расселяются нормальные материковые флора и фауна. Точно так же во времена оледенений становился частью Мадагаскара и Нусм-Бе. Теоретически на нём, строго говоря, любая мадагаскарская живность поэтому возможна, и максимус на него тоже наверняка захаживал, но этот нынешний остров слишком мал для сохранения устойчивой популяции такого страуса-переростка, да ещё и привередливого к ландшафту. За десяток тысячелетий голоцена наверняка давно уже выродился и вымер на хрен. Группенфюрер этот – другое дело. И сам он не столь велик, и ландшафт к его вкусу ближе, да и такой слепой тетерей, как максимус, он нам не показался. Мог вымереть и он, но шансов выжить имел многократно больше.

Мы-то, впрочем, островок этот сейчас на наличие или отсутствие совсем другой живности проверяем – тоже двуногой, но без перьев. Нам, естественно, полное отсутствие её желательно. Пока вдоль берега плыли, признаков наличия не обнаружилось никаких, и это обнадёживает, но надо проверить убедиться, потому как сюрпризы нам в будущем на хрен не нужны. Если островок в натуре необитаем – на нём и напрашивается наша первая мадагаскарская колония. Сейчас у нас нет на неё ни людей, ни запасов, ни времени, но на будущее, раз уж так сложились обстоятельства, присмотреть и разведать место мы можем вполне. Сложились же они так в силу малонаселённости Мадагаскара. Пока мы не были в ней уверены, мы всерьёз о Мадагаскаре не помышляли и колонистов никаких для него не готовили. Но раз уж нам так повезло, что ни черномазые ещё до него не добрались, ни эти настоящие малайцы, за которыми тоже не заржавело бы размножиться, как те кролики, то остров, конечно же, надо к рукам прибирать. Ведь кто первым встал, того и тапки, а кто не успел, тот – правильно, опоздал. А ты не опаздывай, ты успевай. А раз опоздал, то нехрен тут пялить свои узкие малайские зенки на наш турдетанский Мадагаскар, а заворачивайте свои свои лодки с балансирами взад и чешите обратно в родную Индонезию. Ах, ветер не тот? Вам холостым ветра попутного наподдать или сразу осколочно-фугасным? Так уж и быть, мы сегодня добрые и вёсла вам дадим – берите и гребите отсель пошустрее, гы-гы!

Протомалайцы, соплеменники Паримы, нас бы в принципе устроили и здесь. А какие проблемы, когда переводчица есть? Правда, она сама понимает по-турдетански ещё только с пятого на десятое, но уж с десятого на двадцатое как-нибудь объяснились бы уже и через неё. Но в том-то и дело, что маленькие группы протомалайцев мы обнаруживали по их фирменным лодкам с балансирами только вдоль восточного побережья, а когда мы с севера Мадагаскар обогнули – дымки через пару дней снова заметили, да только вот лодок в трубы не разглядели, а разглядели какие-то убогие плоты, очень нам не понравившиеся. Кого тут, млять, ещё на наш новый остров нелёгкая принесла? Высадились для проверки напротив Коморских островов, прогулялись в сторону дымка, а там шалаши какие-то ну совсем уж убогие стоят, эдакие навесы полукруглые, ни два, ни полтора, а дикари возле них какие-то вообще несуразные, народ точно другой, для черномазых светловаты, а для бушменоидов – ну, сошли бы и за них в принципе, если бы не были такими коротышками. Уж не пигмеи ли какие-нибудь? Но выяснить нам так ни хрена и не удалось, поскольку те недомерки, едва завидев наших, подняли визг и задали стрекача в заросли. Преследовать их там, ловить – а смысл? Один хрен без переводчика с ними хрен поговоришь, но зато уж стрелу отравленную схлопотать можно запросто. А оно нам надо? Так что преследовать их мы не стали и ничего в их убогих шалашах не тронули, а удалились восвояси. Просто теперь учитываем наличие с западной стороны острова этих пигмееобразных коротышек. Вазимба, кажется, мальгаши малорослое коренное население называют? Ну, похоже, что как раз с ними и познакомились предварительно.