АнтиМетро, Джек Потрошитель
Шрифт:
— Привет, подполковник! — поздоровалась на ходу Линда. — Извини, но нормально поговорить не получится, дела. А Хантеру, подлецу и предателю, передай, что я ему ноги переломаю. В том случае, понятное дело, если ещё раз увижу с этой томной и наглой блондиночкой…
Артём подошёл к ухоженному городскому скверу. Между шикарными цветочными клумбами были ровными рядами расставлены синие садовые скамеечки, на одной из которых — самой большой и высокой — располагался тёмно-коричневый плюшевый мишка, которого окружали детишки дошкольного и младшего школьного возрастов.
«Только он живой
Неожиданно — непонятно откуда — сквер начал заполняться молочно-белым туманом.
— Бегите, малыши! — отчаянно взревел Тедди. — Бегите! Спасайтесь, пока ещё не поздно! Он приближается! Он, Джек Потрошитель….
Детишки, отчаянно и испуганно визжа, разбежались в разные стороны. Всё вокруг скрылось в вязкой туманной массе, напоминавшей собой обыкновенную медицинскую вату, порванную на мельчайшие кусочки и «растворённую» в воздухе. Вскоре со стороны сквера раздался жалобный болезненный стон, плавно переходящий в предсмертный глухой хрип. Артём попытался броситься на помощь плюшевому медвежонку, но не смог сделать и шага — туман предательски «закаменел», превратившись в белоснежную бетонную стену….
Через некоторое время молочная туманная субстанция — словно по мановению чьей-то волшебной палочки — исчезла. На клумбе с жёлто-бордовыми гладиолусами, разбросав передние лапы в разные стороны, лежал мёртвый Тедди, а его плюшевое горло было перерезано — от уха до уха. По гравийной дорожке, плавно огибавшей круглую цветочную клумбу, бойко струились ручейки ярко-алой крови.
«Интересно, а что находится в той стороне, куда так торопятся-спешат кровавые ручейки?», — задумался Артём. — Кажется, лондонский Музей детства.
Он задумался и проснулся…
Судя по ярким солнечным бликам на стене, уже давно миновал полдень. Пахло подгоревшей кашей и жареной подкопчённой ветчиной. Таня, одетая в короткую тёмно-зелёную футболку и светло-коричневые шорты в клеточку, стояла у окна и, опираясь локтями в широкий подоконник, наблюдала за окрестностями через окуляры мощной подзорной трубы.
«Значит, уже привезли наши вещи из Учебного центра», — подсказал сообразительный внутренний голос и тут же принялся брюзжать: — «Как же так, братец? Очевидно, звонили (стучали?), в дверь, щёлкал дверной замок, а ты ничего не услышал? Извини, но это пожаловала коварная и безжалостная старость, которая обожает незаметно — что называется, на мягких лапах — подкрадываться к беспечным и легкомысленным бойцам…. Стоп! Получается, что наша беременная Татьяна Сергеевна самостоятельно затаскивала в квартиру тяжеленные чемоданы?».
Артём сердито откашлялся.
— Честное слово, я к чемоданам даже не прикасалась, — не оборачиваясь, сообщила Таня. — От машины — по лестнице до квартиры — их швейцар доволок, а потом я Хантера попросила помочь. Так что, милый, извини, но гневная супружеская выволочка
— Подумаешь, бином Ньютона, — хмыкнул Артём. — Овсяную кашу и яичницу с беконом.
— Ну, с тобой совсем неинтересно. Всё-то знаешь. Откуда, спрашивается? Так хорошо — всего-то за год супружеской жизни — успел меня изучить?
— Нет, конечно же. Ты, непредсказуемая мадам Сталкер, по-прежнему являешься для меня экзотической загадкой. Причём, загадкой желанной. Просто у меня имеется чуткий нос, да и каша у тебя — в очередной раз — слегка подгорела…. Кстати, амазонка, а за кем ты наблюдаешь с таким пристальным интересом? Голову даю на отсечение, что за симпатичным мужчиной…
— За одним приметным и импозантным дядечкой, — созналась Татьяна. — Он здесь, по-видимому, играет роль доброго доктора Айболита. Хочешь посмотреть? Тем более что — в любом случае — тебе пора вставать. Важных дел накопилось — вагон и маленькая тележка.
— Когда же это они успели — накопиться? — слезая с кровати, притворно удивился Артём.
— Тогда же и успели. Сейчас, обожаемый подполковник, любящий поспать сверх всякой меры, уже час двадцать пять дня. А я с половины одиннадцатого на ногах. Вещички уже успела разложить-развесить по шкафам, минут двадцать пообщалась с Интернетом, мельком ознакомилась с утренними газетами, любезно предоставленными консьержем, приготовила сытный завтрак и — в первом приближении — проанализировала важную информацию, сброшенную Конторой…
— Амазонка, прекращай трепаться. Я же просил — не разговаривать в казённой квартире о служебных делах.
Таня отвела подзорную трубу в сторону от окна, щёлкнула крохотным тумблером и, продемонстрировав мужу загоревшуюся на ободе оптического прибора крохотную зелёную лампочку, заверила:
— Всё в порядке, дорогой. «Жучки» и прочая записывающая аппаратура отсутствуют, благородный сэр Томас не обманул. Я каждые десять-пятнадцать минут проверяю. К сожалению, анализатор нельзя постоянно держать включённым, батарейки быстро подсядут. А в Лондоне таких, скорее всего, не достать. Даже за большие деньги…. Ну, соня сонная, будешь смотреть на доброго дяденьку? Кстати, газетные заголовки впечатляют. «Тридцать девять ударов ножом!». «Джек Потрошитель жив!». «Кровавое убийство под знаменитым Музеем детства!». Суки драные и позорные, выражаясь по сути…
Сделав несколько оздоровительных приседаний, наклонов и махов ногами, Артём подошёл к окну и забрал из рук жены оптический прибор — уже без зелёного огонька на ободе.
— Сперва наводи подзорную трубу на главный вход в Музей детства, а потом плавно перемещай окуляр вдоль широкой безлюдной аллеи, — посоветовала Таня. — Сегодня у нас воскресенье, и до открытия музея ещё остаётся полновесный час.
На полпути — от Музея детства до ухоженного сквера — обнаружилась синяя садовая скамейка, на которой располагался пожилой седобородый мужчина, кормящий огромную стаю сизых голубей. Некоторые птицы склёвывали кусочки белого хлеба прямо с ладони представительного господина. По фигурной спинке скамьи, время от времени запрыгивая на колени мужчины, сновали две шустрые светло-палевые белки.