Антипка дарит журавлиное яйцо
Шрифт:
— Ребята, сюда! Он здесь!
— Где? Где?
Послышался треск веток, из-за ёлок выскочили Антипка и Фимка.
— Вон он… Всего метрах в двух от меня был, — с волнением говорил Серёжа. — Э-эх, хоть бы палку!
— Или рогатку, — подхватил Антипка.
— Нет, из рогатки не подобьёшь, — с сомнением сказал Серёжа. — Крылья у него во-от какие!
Фимка заглянул под куст, откуда вылетел ястреб, и поманил ребят:
— Смотрите, что он тут делал…
В кустах лежала окровавленная белая курица. Вокруг неё на земле и
— Эх, немного не поспели, — вздохнул Фимка, поднимая курицу. — Ну что ж, надо её тёте Глафире отнести…
Поднявшись ещё немного по склону, ребята вылезли из оврага и пошли к птицеферме напрямик через ёлочки и низкие пышные кусты можжевельника. Ёлочки и можжевельник подходили к ферме почти вплотную.
Впереди, за острыми вершинками ёлок, показалась длинная крыша фермы. Между кустами бродили, белые куры.
— Куть-куть-куть! Куть-куть-куть! — позвал Антипка, и несколько кур наперегонки подбежали к ребятам.
Серёжа поймал одну курицу и, прижав её к груди, запел:
— Ко-ко-ко да ко-ко-ко, Ко-ко-ко да ко-ко-ко…Фимка неодобрительно посмотрел на него:
— Сам, что ли, сочинил песню-то?
— Нет. У нас такая пластинка есть. Это сербская песенка. «Курица» называется.
Серёжа снова запел, покачивая в такт головой:
— Ко-ко-ко да ко-ко-ко…
Но Фимка перебил его:
— Брось тут самодеятельность устраивать. Ещё увидит кто, смеяться будет. Да отпусти курицу. Кур, что ли, не видел…
— Она хорошая, смирная, — погладил Серёжа курицу по спине.
— Я их тоже люблю, — сказал Антипка и ласково провёл пальцем по красному гребешку. Но курица повернула голову и клюнула Антипку в палец.
— Ай-яй-яй! — вскрикнул Антипка, и Серёжа поспешно бросил курицу.
Курица, громко кудахча, бросилась в кусты.
— Ха-ха-ха! — засмеялся Фимка. — Вот вам и смирная, и хорошая. Маленькая, а такого большого обидела.
На шум выбежала тётя Глафира — заведующая птицефермой.
— Это вы, ребята, — сказала она. — А я-то подумала, может, опять этот разбойник кур моих гоняет…
Но тут она увидела в руках у Фимки убитую ястребом курицу, всплеснула руками и хлопнула себя по бокам.
— Батюшки, да что же это получается? Каждый день по курице губит. Что же мне с ним, проклятым, делать — ума не приложу!
Ребята молчали, опустив смущённо головы, как будто они были виноваты в том, что ястреб таскает с птицефермы кур. А тётя Глафира, взяв у Фимки курицу, горестно причитала:
— Что за напасть такая! Не успеешь зайти на ферму, чтобы зерна вынести, он уж тут как тут. Целыми днями караулю его, а он меня караулит. Вон на той ёлке каждое утро сидит.
Мальчики повернули головы в ту сторону, в которую показывала тётя Глафира.
— Да вон он, ворюга! —
На голой сухой ёлке, возвышающейся над кустарником, на самой макушке, нахохлившись, сидела похожая издали на охапку сена большая птица.
— Нет на него никакой управы. Подстрелил бы кто его. Ведь было где-то у Никанорыча ружьё. Бывало, когда в сторожах ходил, день и ночь с ним таскался. Хоть бы припугнул разбойника…
— Есть у дедушки ружьё, — кивнул головой Антипка. — Оно у него за печкой стоит.
— Или вы, ребята, разок бы пальнули, — вздохнула тётя Глафира. — Нагнали бы страху на ворюгу. А то уж совсем от него спасения нет.
— Что ж, мы можем, — медленно, словно обдумывая что-то, проговорил Фимка.
— Наверно, твой дедушка не даст нам ружья, — с сомнением сказал Серёжа, повернувшись к Антипке. — Скажет, малы или ещё что-нибудь…
— Для такого дела даст, — решительно перебил его Фимка. — Только подойти к нему надо умеючи. Уж мы-то с Антипкой его знаем. Конечно, если сразу сказать ему: «Дай ружьё», обязательно откажет. А если издалека да вежливо…
— Ладно, пошли к деду, — сказал Антипка.
Глава пятая. ДЕД НИКАНОРЫЧ
У деда Никанорыча очень интересная борода — большая, пышная, из-за неё даже уши еле видны. На подбородке и щеках — она белая, как сметана, посредине — чёрная, будто кто её сажей вымазал, а конец бороды опять белый. В Мичашоре деда Никанорыча прозвали «дед Такскать».
Хитрое прозвище, и не поймёшь сразу, к чему оно. А прозвали деда так потому, что он в разговоре через два слова на третье говорит «так сказать». Но эти слова он выговаривает очень быстро, и у него получается не «так сказать», а одно слово «такскать».
Сейчас Никанорычу уже под семьдесят, но он ещё выходит на работу. Несколько лет назад его поставили сторожить зерносклады. Тогда-то ему правление выдало старую берданку. Дед её держал, как он говорил, «в боевой готовности, а то вдруг, такскать, воры нападут».
Но воры не нападали. Правление колхоза сократило штатную должность сторожа, а берданка так и осталась, у деда Никанорыча.
Теперь дед Никанорыч смотрит за изгородями на полях и лугах, если понадобится, чинит их, следит, чтобы скот не травил посевы. Ружьё он теперь и в руки не берёт. Может быть, даже позабыл о нём.
Когда ребята пришли к деду Никанорычу, он был занят тем, что, наколов дров и сложив их в поленницу, подметал во дворе в кучу щепки.
— Здравствуй, дедушка.
— Здорово, ребятки. А это кто ж такой? — спросил дед Никанорыч, поглядывая на Серёжу. — Не из космоса, случаем, прилетел?
— Это внук бабки Матрёны, — ответил Антипка. — На каникулы сюда приехал.
— А-а, слышал, слышал. Сергеем, кажись, звать тебя?
— Серёжа.
Дед Никанорыч погладил Серёжу по голове и легонько потрепал за чубчик.