Антистерва
Шрифт:
Между подсвечниками были расставлены маленькие вазы с букетами незнакомых цветов. Лола поискала глазами Бориса: ей хотелось узнать, что это за цветы.
Он подошел к ней сразу же, как только она нашла его взглядом, хотя для этого ему пришлось прервать разговор, который он вел с одним из космонавтов, Толей. Правда, в ходе застольной беседы Лола поняла, что космонавтом, собственно, является только Иван, а остальные сопровождают его: Толя в качестве врача, Игорь — как руководитель программы его послеполетного восстановления. И в той поспешности, с какой Борис оставил гостей, которых
— Какие цветы? — переспросил Борис. — А!.. Это камелии.
— Камелии! — ахнула она.
— Впервые слышу в вашем голосе интерес, — заметил Борис. — Почему?
— Просто… Просто название красивое, — уже спокойным тоном объяснила Лола. — Я в детстве читала «Даму с камелиями» и представляла, что цветы должны быть какие-то необыкновенные.
— Они здесь на всех скалах растут, как сорняки, — пожал плечами Борис. — А я и не думал, что вы такая романтичная особа!
— По-моему, в романтичности меня так же трудно заподозрить, как в любви, — не глядя на него, усмехнулась Лола. — Вы же сами, помнится, это отмечали.
Она не смотрела на него потому, что разглядывала камелии. В трепете свечного пламени они казались густо-фиолетовыми, и Лола пыталась понять, какого они на самом деле цвета, эти небывалые, похожие на мотыльков цветы, которые росли здесь, оказывается, как сорняки.
— Вот проснетесь завтра, а под вашим окном будут стоять вазы с тысячами камелий, — сказал Борис. — Неужели и тогда романтизм не взыграет?
— Миллион алых роз? — пожала плечами Лола. — Я, знаете, даже в детстве удивлялась, когда эта песня только появилась: что уж во всем этом такого впечатляющего? Обычная пошлость и показуха. А вы о ней еще и заранее предупреждаете, — добавила она.
— Я впервые встречаю такую женщину… — протянул Борис; уязвленность все же чувствовалась в его голосе. — По-моему, для Романа Алексеевича явный перебор.
— Ничего, он не обижается.
— Еще бы он обижался! Я имею в виду, такая женщина ему разве что по карману, но не… Не по масштабу.
— А по масштабу, разумеется, вам.
— Разумеется. И я со всей ответственностью заявляю: как только вы осознаете эту очевидность, я готов…
— Контракт будем подписывать? — перебила его Лола. — Или так, в устной форме решим?
— В любой форме. Я готов даже украсть вас прямо с балкона, но вам, как я понял, такие формы не нравятся.
— Мне никакие формы не нравятся.
Лола вдруг почувствовала, что ее охватывает скука.
«Страшная скука, Лолка», — вспомнила она.
И темные, как пропасти, Бинины глаза тоже вспомнила, и мороз снова, как тогда, прошел у нее по коже, хотя вечер был теплый, южный, и в воздухе нежно пахло цветами — наверное, вот этими, камелиями.
— Тогда давайте хотя бы потанцуем, — предложил Борис. — Музыка располагает.
— Но никто ведь не танцует, — сказала Лола, обводя взглядом веранду.
Никто действительно не танцевал, зато все усиленно выпивали. Даже Роман выглядел на удивление возбужденным: алые пятна горели у него на щеках, глаза блестели не обычным перламутровым непроницаемым блеском, а как-то лихорадочно.
— А это потому, что вы здесь единственная женщина, — объяснил Борис. — И танцевать с вами будет самый удачливый.
И, прежде чем Лола успела что-нибудь на это ответить, он обнял ее за талию и закачался вместе с нею в такт музыке.
«Не вырываться же, — подумала она. — Ну, пусть считает себя самым удачливым».
Борис придерживал ее за талию уверенно, грудь у него была широкая, как стена, но… Но то чувство, которое у Лолы связалось с ним сразу, оставалось неизменным и сейчас, когда он сжимал ее в объятиях: она чувствовала, что безразлична ему. В нем не было даже гой единственной страсти, которая была по отношению к ней в Романе и которая была для нее единственно привлекательной в нем: жадного желания обладать ею. Когда Роман хотел ее, то хотел так, что у него сводило скулы; она это чувствовала. В этом все-таки было— что-то живое, не поддающееся контролю разума. А в том, как Борис вел ее в танце, был только разум.
Но зачем, с какой неведомой целью она нужна была его разуму?
— Подумайте, Лола, — чуть наклонив голову, негромко сказал Борис ей на ухо. — Я действительно могу увезти вас прямо сейчас. Я понимаю, у вас с Кобольдом дела. Но со мной те же самые дела можно вести ничуть не хуже. Даже лучше. Вы не ошибетесь, уверяю вас.
— У меня нет с ним никаких дел. — Она попыталась отстраниться от Бориса, но его руки на ее талии вдруг сделались стальными. — У меня ни с кем нет никаких дел.
— Никогда не поверю, что такая женщина довольствуется ролью постельной принадлежности, — уже не на ухо, а обычным голосом сказал он. — И что Кобольд использует вас только для сексуальных утех, тоже не поверю. Это все равно что забивать гвозди микроскопом.
Положение было такое идиотское, что скука мгновенно сменилась у Лолы злостью. Борис держал ее крепко, вырываться было глупо, танцевать с ним — да и не танцевать ведь, а просто обниматься у всех на глазах — еще глупее… К ее счастью, на веранду вышел официант и пригласил на горячее.
— Мы вернемся к этому разговору в более подходящей обстановке, — нехотя выпуская ее из своих объятий, сказал Борис.
Не отвечая и не глядя на него, она вернулась к столу.
Лола ушла, когда вечеринка была еще не закончена. Просто выскользнула незаметно из зала, прошла по лабиринту улочек и скрылась в том доме, где они поселились с Романом. Кто-нибудь другой, пожалуй, с первого раза и не запомнил бы этого причудливого пути или не нашел бы нужный дом в темноте, но она, как однажды заметил Кобольд, ориентировалась в пространстве, как кошка.
Поднявшись на второй этаж к себе в комнату, Лола упала на кровать, даже не расстегнув бриллиантовый пояс. Ей почему-то было так противно, как будто она неделю не мылась. Хотя ничего особенно противного, собственно, не произошло. Ну, предложили ей поменять одного спонсора на другого, ну сделали это, может быть, слишком прямо, без обиняков. А может быть, и не слишком прямо, а всего лишь так, как это обычно и делают, да и какие могут быть обиняки…