Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11
Шрифт:
– Дура, – с искренним огорчением стучит она себя по лбу. – Познакомиться забыла! Я – Саша. А вообще-то все зовут меня Шу-шу. Ну надо же, как здорово, я тебя встретила! Хотела уже завтра в “Волшебницу” ехать, у девчонок про тебя спрашивать, представляешь? И тут ты идешь!
– А зачем ты меня искала? – любопытствую я. У Шу-шу скучнеет лицо. Несколько секунд она туповато разглядывает остатки ликера на дне рюмки, потом тянет:
– Да вот... думала... Вдруг мы, правда, с тобой сестрички, а? Вот кайф будет! – Шу-шу оживляется: – Тебе сколько сейчас?
– Двадцать пять.
– А мне двадцать четыре! Вообще-то, маманя с папаней у меня в
Меня почему-то даже веселит эта ее наглая бесцеремонность.
– В курсе, – успокаиваю я ее. – И кстати, я не в Москве родилась. И вообще, мне совсем не кажется, что мы так уж похожи.
– Как “не похожи”? – хмурится она. Вскакивает, выбегает в прихожую, я со своего места вижу, как она роется в стенном шкафу. Возвращается Шу-шу с двумя вязаными шапочками, не спрашивая моего согласия, одну натягивает мне на голову, другую нацепляет сама. Хватает за руку, вытаскивает меня из кресла, ставит рядом с собой перед зеркалом. Вглядывается, сосредоточенно сдвинув брови, и наконец говорит удовлетворенно: – Похожи...
Совершенно ясно, что чем-то это ей очень важно. Но так же очевидно, что говорить, чем именно, она не расположена. Поэтому я решаю отложить выяснение этого вопроса до лучших времен, а пока приступить к своим служебным обязанностям.
– Это что, фирмачи там с тобой были? Шу-шу презрительно кривит губы:
– Какие фирмачи! Деловые... Откуда-то из Ростова. Гуляют... Пятьсот рублей только в оркестр засадили.
– Чего ж ты таких клиентов бросила? – с невинным видом закидываю я две удочки сразу и тут вижу, как глазки у моей Шу-шу настораживаются. Она смотрит на меня исподлобья, словно увидела впервые, только что, и сейчас быстренько прикидывает, что со мной делать.
Не исключено, что так оно и есть. Хмель на глазах отпускает ее, возбуждение спадает, она зябко передергивает плечами, крепко сжимает ладони между коленок. Зачем-то я ей нужна, вернее, нужна наша с ней похожесть, вот она и притащила меня к себе – спьяну, в ажиотаже от нашей негаданной встречи, притащила и только теперь задумалась: кого?
Написала я все это и сама себя устыдила. Пожалуй, если честно, я задним умом крепка. Это только теперь я знаю, какие виды она на меня имела, а тогда ничего толком не понимала. Просто почуяла носом, что лезу во что-то интересное – ну и лезла...
(Товарищи офицеры! Прошу простить последний абзац – привычка интриговать читателя. Ежели совсем невтерпеж, можете залезть в конец, я всегда так с детективами поступаю.)
Да, сейчас-то я знаю, что ей было нужно. Для того, что она задумала, ей мало было со мной познакомиться, мало подружиться. Чтобы я послезавтра согласилась сделать то, что она хочет, надо было меня приручить. И как я теперь понимаю, моя новая подружка взялась за это самым простым для нее, близким и гарантированным способом. Имею теперь все основания предполагать: тем самым способом, каким когда-то приручили ее.
Впрочем, для начала проводится небольшое анкетирование: кто, что, откуда. Ну, слава Богу, профессий разных у меня в жизни хватало: я называюсь медсестрой. Про маму, папу и трудное детство в далеком Свердловске даже врать не приходится – рассказываю все как есть. Конечно, я рассчитываю на ответную откровенность... Но даже представить себе не могу, до какой степени эта откровенность дойдет.
Уже довольно
Перехватив мой взгляд, она криво улыбается и говорит жалобно и непонятно:
– Кумарит...
И вдруг будто решилась на что-то, сбрасывает плед. Из тумбочки возле кровати достает совершенно неожиданную в ее квартире пачку “Беломора”, в другой руке у нее небольшой бумажный кулек.
Снова, как тогда, взглянув на меня настороженно, оценивающе, спрашивает якобы небрежно:
– Покурим? Я знаю, вы осудите меня, мой генерал, но я говорю: “Да!”
Нет, сама я, конечно, не курю, еще чего! Вернее, делаю вид, что курю, но даже не пробую затянуться. В дни туманной юности, когда у нас, дворовых мальчишек и девчонок, не курить значило быть не как все, и я научилась довольно натурально имитировать этот процесс – и вот сейчас пригодилось.
Шу-шу ловко высыпает табак из папиросы на листок бумаги, осторожно достает чуть дрожащими пальцами из кулька комочек наркотика, поджигает его на спичке, потом тщательно перемешивает с табаком и аккуратно, не проронив ни крошки, ссыпает обратно в гильзу. Прикуривает и первую глубокую затяжку делает со свистом, втягивая дым вместе с воздухом. Потом передает папиросу мне. Дым кисло-сладкий на вкус, больше я, слава Богу, ничего не ощущаю.
Но зато как буквально через несколько минут преображается моя новая подружка! Глазки снова блестят, голос окреп. Перемена такая быстрая и разительная, что я пугаюсь: до какой зависимости от этой дряни может довести себя человек! Но тогда я еще не знала по-настоящему – до какой...
Теперь в основном она говорит, а я слушаю, иногда только подкидываю какой-нибудь вопросик. Шу-шурочка словно слетела с тормозов: наверное, минут тридцать болтает, не переставая, перескакивает с пятого на десятое, начинает одним, кончает совсем другим, но все равно за эти полчаса я многое узнаю про нелегкую жизнь путаны. Кто и сколько платит ей, кому и сколько платит она. Про швейцаров, что берут за вход по червонцу, про официантов и метрдотелей, которым тоже надо отстегнуть, про таксистов-тралеров, подбирающих клиентов, про проклятых ментов, не дающих жить спокойно, про чертовых коодовцев. Про то, что лучше всего иметь дело с фирмой, но страшновато брать валютой, на валюте-то как раз и можно погореть, поэтому надо утром тащить фирмача в “Березку” и там отовариваться. И про многое другое, о чем я, надеюсь, напишу в своем материале.
Потом так же неожиданно она снова сникает. Замолкает на полуслове, боком сползает с кресла, сгорбившись, бредет к тумбочке. Уже не таясь, достает шприц и ампулу. Косо глядит на меня и, не сказав ни слова, выходит из комнаты. Я слышу, как она гремит в ванной чем-то стеклянным и металлическим.
Минут через десять она возвращается – порозовевшая, но какая-то снулая. Присаживается в кресло, но потом перебирается на кровать, ложится поверх покрывала, поджав по-детски ноги. Я укрываю ее пледом и сажусь рядом.