Антология реалистической феноменологии

Коллектив авторов

Сущность этого возражения состоит в том, что и релятивизм находится в очевидном противоречии с очевидностью непосредственно наглядно данного бытия, т. е. с очевидностью «внутреннего восприятия» в правомерном, а стало быть и неизбежно необходимом смысле. Очевидность суждений, основанных на созерцании, справедливо оспаривается, поскольку они интенционально выходят за пределы содержания фактических данных сознания. Но они действительно очевидны там, где их интенция направлена на само это содержание и в нем, как оно есть, находит свое наполнение. Этому не противоречит неопределенность всех этих суждений (вспомним хотя бы неустранимую ни для какого суждения, основанного на созерцании, неточность в определении времени, а в иных случаях и места).

§ 37. Общее замечание. Понятие релятивизма в более широком смысле

Обе формы релятивизма суть подразделения релятивизма в более широком смысле, как учения, которое каким-либо способом выводит чисто логические принципы из фактов. Факты «случайны», они могли бы так же хорошо не быть или быть иными. Другие факты – другие логические законы, значит, и последние были бы случайны, они существовали бы лишь относительно,

в зависимости от обосновывающих их фактов. В ответ на это я укажу не только на аподиктическую очевидность логических законов и на все остальное, установленное нами в предыдущих главах, но и на другой пункт, имеющий здесь более существенное значение. [212] Как это ясно из всего вышесказанного, я понимаю под чисто логическими законами все те идеальные законы, которые коренятся исключительно смысле (в «сущности», «содержании») понятий истины, положения, предмета, свойства, отношения, связи, закона, факта т. д. Выражаясь в более общей форме, они коренятся в смысле тех понятий, которые являются вечным достоянием всякой науки, ибо они суть категории того строительного материала, из которого конституируется наука, как таковая, согласно своему понятию. Эти законы не должно нарушать ни одно теоретическое утверждение, обоснование или теория; не только потому, что такая теория была бы ложна, – ибо ложной она могла быть и при противоречии любой истине, – но и потому, что она была бы абсурдна. Напр., утверждение, содержание которого противоречит основным принципам, вытекающим из смысла истины, как таковой, «снимает само себя». Ибо утверждать значит высказывать, что то или иное содержание поистине существует. Обоснование, в содержании своем противоречащее, коренящимся в смысле отношения основания к следствию, снимает само себя. Ибо обосновывать опять-таки означает высказывать, что имеет место то или иное отношение основания к следствию и т. д. Утверждение «снимает само себя», «логически абсурдно» – это значит, что его особое содержание (смысл, значение) противоречит тому, чего вообще требуют соответствующие ему категории значений, что вообще коренится в их общем значении. Теперь ясно, что в этом точном смысле логически противоречива каждая теория, выводящая логические принципы из каких-либо фактов. Подобные теории противоречат общему смыслу понятий «логический принцип» и «факт», или – чтобы сказать точнее и в более общей форме – смыслу понятий «истины, вытекающей из одного лишь содержания понятий» и «истины об индивидуальном бытии». Легко понять, что возражения против вышеприведенных релятивистских теорий по существу относятся и к релятивизму в самом общем смысле этого слова.

212

Ср. § 32, образующий введение к этой главе.

§ 38. Психологизм во всех своих формах есть релятивизм

Борясь с релятивизмом, мы, конечно, имеем в виду психологизм. И действительно, психологизм во всех своих подвидах и индивидуальных проявлениях есть не что иное, как релятивизм, но не всегда распознанный и открыто признанный. При этом безразлично, опирается ли он на «трансцендентальную психологию» и, в качестве формального идеализма, надеется спасти объективность познания, или опирается на эмпирическую психологию и принимает релятивизм как неизбежный роковой вывод.

Всякое учение, которое либо по образцу эмпиризма понимает чисто логические законы как эмпирически-психические законы, либо по образцу априоризма более или менее мифически сводит их к известным «первоначальным формам» или «функциональным свойствам» (человеческого) разума, к «сознанию вообще» как к (человеческому) «видовому разуму», к «психофизической организации» человека, к «intellectus ipse», который в качестве прирожденного (общечеловеческого) задатка предшествует фактическому мышлению и всякому опыту и т. п., – всякое такое учение ео ipso релятивистично, и именно относится к видовому релятивизму. Все возражения, выдвинутые нами против него, касаются также и этих учений. Но само собой разумеется, что до известной степени трудноопределимые ходячие понятия априоризма, напр., рассудок, разум, сознание, надо брать в том естественном смысле, который ставит их в существенную связь к человеческому виду. Проклятие таких теорий в том и состоит, что они придают этим понятиям то реальное, то идеальное значение и, таким образом, создают невыносимое смешение отчасти правильных, отчасти же ложных утверждений. Во всяком случае, мы имеем право причислить к релятивизму априористические теории, поскольку они уделяют место релятивистским мотивам. Правда, когда некоторые кантианствующие исследователи выделяют и оставляют в стороне известные логические принципы как принципы «аналитических суждений», то их релятивизм ограничивается именно областью математики и естествознания; но этим они не устраняют скептического абсурда. Ведь в более узкой сфере они все же выводят истину из общечеловеческого, стало быть, идеальное из реального, в частности – необходимость законов из случайности фактов. […]

Балдуин Шварц. Проблема заблуждения в философии

Часть 2. Общие проблемы заблуждения в области философского познания

Истина есть пробный камень самой себя и ложного

Спиноза [213]

1. Предварительное замечание относительно хода исследования

Вопрос, к ответу на который мы теперь приступаем, есть вопрос о том, в каком месте в совокупности обеих форм философского познания может вкрасться заблуждение, какие структурные моменты в выстраивании – как непосредственного восприятия, так и умозаключающего познания – будут непосредственно поражены той болезнью познания, которую представляет собой заблуждение, и каким образом эти моменты при этом изменяются. Следует особо отметить, что речь здесь должна идти еще не об анализе обстоятельств, «приводящих в действие» заблуждение, то есть об исследовании тех субъективных факторов, которые являются решающими для изменений в нормальном познании, но об анализе самих этих изменений. Этот анализ приводит нас к точке, в которой своеобразие заблуждения более не должно пониматься исключительно исходя из исследования акта [познания], но в которой необходимо ввести в рассмотрение также и отношения, находящиеся на стороне объекта. В определенном месте проблематика заблуждения выводит за гносеологические пределы в сферу общих онтологических структурных проблем. Лишь после исследования и этой второй проблемной области оказывается заложенным фундамент для установления вызывающих [заблуждение] факторов, «мотивов заблуждения» (sit venia verbo [214] ).

213

Epist. LXXVI. Opera Tom. IV, p. 320.

214

С позволения сказать (лат.)

Прежде всего, должно быть осуществлено исследование заблуждения в области непосредственного восприятия.

2. Общие моменты заблуждения и познания

Место, в котором акт познания может оказаться нарушенным и оборачивается заблуждением, на первый взгляд сразу не обнаружить. Так как познание и заблуждение не отличаются друг от друга in toto [215] , для того, чтобы достичь определяющего места [их] разветвления, потребуется более тщательный анализ тех различных стадий в процессе познания, которые были исследованы в предыдущей главе. Необходимо выявить частичную тождественность и остающееся расхождение познания и заблуждения – и, прежде всего, в непосредственном восприятии.

215

В целом (лат.)

К моментам, общим для заблуждения и познания, в первую очередь принадлежит то, что можно было бы назвать «ситуацией познания». И в заблуждении субъект противостоит миру предметного, будучи обращенным к нему. В частности, в заблуждении, особенно в области непосредственного восприятия, именно мир непосредственно доступных сущностей и сущностных положений дел есть тот мир, который «противостоит» субъекту. В заблуждении субъект также обращен к этому миру органом своего восприятия, который один лишь способен установить с ним духовный контакт. Там, где такая объективная сфера и этот орган субъекта не приходят в соприкосновение друг с другом, никогда не может идти речи о заблуждении того типа, который подлежит исследованию. При этом в данном аспекте важно лишь то, чтобы орган непосредственного восприятия действительно был приведен в действие, что может иметь место также и тогда, когда субъект не отдает себе ясного отчета в том, что он приводит этот орган в действие.

Таким образом, полагание друг напротив друга бытия и духа еще не принадлежит к тем моментам, в которых разнятся заблуждение и познание. Это находит выражение и в том, что такое противополагание в действующем сознании (Vollzugsbewusstsein) в обоих случаях дано одинаковым образом. Всегда, когда мы ошибочно считаем что-либо постигнутым в непосредственном восприятии, мы осознаем себя в качестве духовных сущностей перед лицом некоего неизменного наличного. Также и там, где рефлексия над этим действующим сознанием в описании отношения духа и бытия идет по ложному пути, отношение остается тем же. Оно остается тем же вне зависимости от того, ведет ли акт, который развертывается из этого противополагания, к верному или ошибочному познанию.

Но не только этот момент общей ситуации познания расположен до разветвления духовного акта на познание и заблуждение. Фактор, который следует считать наиболее существенным во всем комплексе непосредственного восприятия, также обнаруживается как в познании, так и в заблуждении. И в заблуждении духу нечто даруется, он получает от предметного и воспринимает предметное. Где отсутствует этот момент, где за обращением к вещи не следует никакого впечатления духа через наличное (das Bestehende), наступает простой сбой познания, ignorantia [216] . Но в действующем сознании оно весьма существенно отличается от всякого подлинного или же мнимого познания. Тот, кто ничего не воспринимает от вещи, кто не озарен никаким моментом в предметном, тот не может также осознавать, что он познает. Однако для заблуждения, как уже неоднократно подчеркивалось, является существенным формальное сходство того, что при этом дано в действующем сознании, с тем, что доставляет действующее сознание в процессе подлинного познания.

216

Неведение (лат).

Конечно, восприятие от вещи и сознание объективности, т. е. сознание восприятия действительно наличного, суть моменты, которые сами по себе не свойственны заблуждению. Условия, делающие возможным существование заблуждения, наличествуют не для всех выше разработанных уровней данности. Высший уровень данности наличного, а именно, очевидность, лежит вне сферы заблуждения. Там, где наличное как таковое открыто предстает духу, он в состоянии также его постичь и, следовательно, не может заблуждаться. Таким образом, поле заблуждения простирается только «ниже» этого высшего уровня. Следствием этого факта является то, что применительно к уровню данности сфера заблуждения и сфера неадекватного познания оказываются идентичными. При этом сам собой возникает вопрос об отношении обоих явлений друг к другу, вопрос, имеющий решающее значение для всей проблематики заблуждения.