Антология реалистической феноменологии

Коллектив авторов

Само собой разумеется, речь здесь везде идет не об эмпирической случайности, а об априорных сущностных взаимосвязях. Некоторым из них мы можем дать следующую предварительную формулировку: любое позитивное убеждение в позитивном или негативном положении дел предполагает – сообразно познанию – позитивную очевидность этого положения дел. Любое негативное убеждение в позитивном или негативном положении дел предполагает негативную очевидность этого положения дел. Позитивная очевидность негативного положения дел предполагает позитивную очевидность необходимо с ним связанного позитивного положения дел. Негативная очевидность позитивного или негативного положения дел предполагает позитивную очевидность противоречащего позитивного положения дел, которое, если речь идет о негативной очевидности негативного положения дел, всегда является контрадикторно-противоречащим.

Все эти иногда непростые отношения требуют дальнейшего исследования.

III.

Мы провели достоверное различие между убеждением и утверждением. На познании положения дел строится убеждение. Убеждение длится дольше познания; оно может длиться далее и тогда, когда положение дел больше не представлено живо. Когда оно исчезает, то оставляет после себя то, что обычно называют неактуальным знанием. Но, с другой стороны, и положение дел, к которому относится убеждение, может вновь полагаться в акте утверждения. В основании любого утверждения, как мы уже видели, лежит убеждение. Мы может теперь уточнить это положение. Убеждение, лежащее в основании утверждения, всегда должно быть позитивным и никогда не может быть негативным. В сущности утверждающегося полагания заключена «вера» в то, что в нем утверждается; если, таким образом, в сфере убеждения возникает «неверие», то сперва оно должно преобразоваться в веру в контрадикторное положение дел, и лишь затем из него может возникнуть утверждение.

Как и в случае убеждения, так и при утверждении предметным коррелятом может служить только положение дел. Правда, эти положения дел представляются лишь в случае убеждения, сопровождающегося познанием, [Erkennens"uberzeugung] [278] в утверждении же они только подразумеваются. С этим связана еще и другая важная особенность. При сопровождающимся познанием убеждении положение дел синхронно [simultan], словно бы по мановению ока предстает передо мной; это не результат последовательно постигающих актов, а один-единственный акт, в котором постигается положение дел. Совершенно иначе все обстоит в случае утверждения. Если я, полагая, говорю: роза красная, то мы имеем здесь ряд актов, где элементы положения дел подразумеваются последовательным образом. Положение дел подразумевается не сразу – оно не представляется тотчас живо, как в случае сопровождающегося познанием убеждения, – но выстраивается в целом ряде актов, аналогично тому как элементы мелодии выстраиваются в ряде последовательных переживаний того, кто слушает эту мелодию. Конечно, эти акты подразумевания не разрозненно находятся друг подле друга – как и переживания слушающего в случае мелодии. Как единство элементов объединяет многие переживания в совокупное слышание мелодии, так и единство элементов положения дел объединяет акты подразумевания в совокупное подразумевание всего положения дел в целом. Это совокупное подразумевание зависит в нашем случае от специфических моментов утверждения, как в других случаях оно может зависеть от специфических моментов вопрошания. В этом утверждаемом совокупном подразумевании положение дел – которое синхронно предстает перед нами при убеждении, сопровождающемся познанием, – сохраняет специфические формы и членения своих элементов, выстраивающихся последовательно. Здесь находит свое место ряд категориальных форм, которые часто называют «чисто грамматическими», хотя они простираются за пределы языковой сферы в область логического. Однако дальнейшее прослеживание этого вопроса завело бы нас здесь слишком далеко.

278

Если речь здесь идет о познании «отношений» (в смысле реляционных положений дел [Relationssachverhalten]), то, как это подробно изложил Брюнсвиг (Das Vergleich und die Relationserkenntnis [Leipzig und Berlin, 1910]), никоим образом не требуется, конечно, представлять каждый член этого отношения. Оно может постигаться в особого рода переживаниях, которые Брюнсвиг называет «направленностью на» и которые не являются ни представлением, ни подразумеванием в нашем смысле.

Как и в случае убеждения, относительно утверждения мы можем разделить суждения на позитивные и негативные. Суждению «А есть b» сопутствует другое суждение – «А не есть b». Традиционная логическая теория обычно противопоставляет здесь признанию непризнание, одобрению отрицание, согласию несогласие и т. п. – как бы ни называть эту предполагаемую противоположность. Одно и то же положение дел утверждается или признается в позитивном суждении, не признается или отрицается в позитивном суждении – совершенно так же, как и в других сферах суждения с одним и тем же положением дел сопрягается позитивное или негативное убеждение.

Такое понимание, однако, не является столь само собой разумеющимся, как может показаться на первый взгляд. Прежде всего, можно при этом не заметить одну трудность. И позитивное, и негативное убеждение – это убеждения, даже если и убеждения с противоположными знаками. Это позволяет объединять и то, и другое в одно целое как суждение. Но что же общего у утверждения и отрицания, признания и непризнания и что же делает и то, и другое суждением? На этот вопрос, очевидно, нельзя ответить сразу. Позитивное и негативное суждение в сфере утверждения также обнаруживают, конечно, тесное дескриптивное родство. Попытка Лотце [279] ввести трехчастное деление и уровнять друг с другом одобрение, отрицание и вопрошание потерпела крушение об эту внутреннюю общность позитивного и негативного суждения – в отличие от вопроса. Тем более настоятельной для традиционного взгляда на эту проблему становится обязанность показать, что собственно конституирует эту общность. Каким бы образом ни разрешался этот вопрос, представителям традиционной точки зрения нельзя его миновать. То, что он до сих пор не был разрешен, не является, конечно, возражением против этого взгляда. Мы хотели бы указать лишь на то, что для такой позиции, сколь бы ясной и само собой разумеющейся она ни казалась на первый взгляд, здесь существует некоторая проблема и сложность. Решающим здесь может быть только непосредственное усмотрение феномена; лишь оно одно может нам однозначно разъяснить, действительно ли утверждению равноценно противостоит отрицание.

279

Logik², [Leipzig, 1880] S. 61.

Сперва мы снова зададимся нашим привычным вопросом: имеет ли вообще термин «негативное суждение» в сфере утверждения однозначный смысл? В случае убеждения мы различили два вида негативного суждения; то же мы должны сделать и здесь, хотя различие, пожалуй, не столь непосредственно бросается в глаза, как там.

Рассмотрим суждение «король не был энергичен» в двух различных контекстах. В первом случае его высказывает историк, который дискутирует с той точкой зрения, что указанный король был энергичным. Во втором случае это суждение чисто повествовательно всплывает в ходе исторического рассказа. Нельзя упускать из виду те совершенно различные аспекты, в которых проявляется суждение в этих двух случаях. В первом случае оно представляет собой оборот, направленный против противоположного позитивного суждения «король не был энергичен». Во втором случае оно представляет собой обычное повествование: «В это время страна вновь расцвела. Король не был энергичен, но…» Такого рода «незначительные» различия предпочитают не замечать. Они нам совершенно безразличны до тех пор, пока они считаются только различиями. Однако ввиду очевидности ситуации нельзя отрицать одного: в первом случае имеет место полемическая направленность против другого суждения, а во втором – простое полагание. В первом случае традиционное понимание этого вопроса, согласно которому негативное суждение представляет собой отрицание или отвержение, имеет лишь видимость для себя, во втором случае, напротив, при непредвзятом подходе весьма возможно говорить о полагании или утверждении. Как бы то ни было, теперь ясно, что весь этот вопрос далеко не является само собой разумеющимся и нуждается в дальнейшем исследовании. Мы начнем с анализа того, что выражает слово «не»; пока очевидно то, что именно оно внешним образом отличает негативное суждение от позитивного.

Выше мы уже говорили о «словах» и о своеобразных актах подразумевания, направленного на нечто предметное, которые имеют место при понимающем произнесении слов. Гуссерль говорит здесь о придающих значение актах, поскольку они позволяют нам не оставаться привязанными к одному лишь звучанию слов как таковому, но дают этим словам «значение». Несмотря на правомерность понятия «придающих значение актов» и несмотря на его важность для определения фундаментального понятия (идеального) значения как такового – о котором мы не будем говорить здесь далее, – все же следует подчеркнуть, что мы не можем связывать с каждым словом различие предметного подразумевания и подразумеваемой предметности. Мы напомним о таких словах как «и», «но», «также», «поэтому», «не» и т. д., которые понимаются при понимающем произнесении слов, но о которых мы не можем сказать, что они сопровождаются подразумеванием чего-то предметного, как это имеет место в случае слов «Сократ» или «дерево». Несомненно, если я в каком-то контексте предложения с пониманием произношу одно из этих слов, то имеет место нечто большее, чем только это произнесение: различным словам, таким как «non», «o"u», «не» соответствует одна тождественная функция, но, конечно, не нацеливание на предметное в нашем установленном ранее смысле. Да и чем бы могло быть то предметное, которое соответствовало бы этому «и» либо «но»? Тем более настоятельно возникает вопрос о том, что же соответствует этим «беспредметным» выражениям в действительности. Мы будем рассматривать при этом лишь выражения «и» и «не». Для нас собственно важно лишь выражение «не». Но нам будет полезно привлечение другого, нейтрального примера.

Когда я говорю: «А и В суть с», то, нацеливаясь на субъект этого суждения, я подразумеваю А и подразумевают В, но не «и». Тем не менее, нацеливанием на А и В исчерпывается не все, что здесь есть. А и В не только подразумеваются, но они в то же время связываются друг с другом. Эта связь и есть то, чему соответствует «и». «И», таким образом, связывает, оно соединяет. [280] А именно, оно может соединять всегда только два элемента. Если мы хотим соединить А, В, С, то понадобится две таких связывающих функции: А и В, и С суть d. Правда, вместо этого можно сказать: А, В и С суть d, или даже А, В, С суть d, но отсутствие выражения не означает отсутствия функции. Очевидно, что и-функция и в этих случаях наличествует дважды. А, В, С подразумеваются не бессвязно, но объединяются в связующем подразумевании.

280

Позволим себе употреблять сокращенное выражение «и» вместо «функция, которая осуществляется при высказывании “и”».

От того связывания, которое мы приписываем этому «и», мы должны самым строгим образом отличать то, что конституируется для нас в связующем подразумевании: «совокупность» или «совместность» А и В. Эти термины – разумеется, очень многозначные – не должны быть неверно поняты. Совместность А и В, которая конституируется при осуществлении функции «и», никоим образом не является пространственным или временным нахождением друг подле друга, это вообще не единство, обусловленное какой бы то ни было объективной [sachliche] близостью – пусть даже наиболее отдаленной. Совершенно гетерогенные вещи могут быть связаны друг с другом посредством «и». Функцию связывания не следует также путать с синтетической апперцепцией, связывающей представляемую предметность в одно единство. [281] И-функция принадлежит сфере подразумевания, в которой предметное вообще не представляется.

281

Ср. Lipps, ibid., S. 119.

Едва ли можно ближе определить ту совместность, о которой мы здесь говорим. Можно лишь призывать всматриваться и убеждаться в ее уникальности. При понимающем высказывании предложения она не представляется [vorstellig], как, согласно нашим предыдущим исследованиям, не представляются и подразумеваемые предметы. Если я говорю: А и В, и С, и D суть е, то здесь имеет место ряд функций связывания, но та совокупность, которая при этом возникает, не присутствует для меня. То, что относится к совокупности многих предметов, относится и к совокупности двух предметов. Разумеется, я свободен в любой момент представить себе эту совокупность. В таком случае я с уверенностью познаю ее как ту, что была конституирована в связывающем подразумевании. Без этой уверенности мы не можем говорить о конституировании посредством функции. Но в потоке речи такого рода живое представление обычно не имеет места.