Антология реалистической феноменологии
Шрифт:
Называя те акты, которые мы стремимся отчетливо выявить, актами подразумевания, мы не забываем об опасности недоразумения, которая может нас здесь подстерегать. Подразумевать некоторый предмет, нацеливаться на него – это означает «обращаться» к нему, «метить» на него и т. д., – здесь в нашем распоряжении все такого рода выражения сконцентрированного интереса. [250] О подразумевании в таком широко распространенном смысле речь у нас, разумеется, не идет. Такое подразумевание, обращенное к предмету, по своей сущности предполагает, очевидно, присутствие [ «Pr"asenz»] таким образом «подразумеваемого» предмета. У нас же речь идет о том подразумевании, отличительная особенность которого заключается именно в том, что его предмет не является представленным и его представленность не предполагается. Но в нашем распоряжении нет других выражений для обозначения актов, которые связаны с понимающим произнесением слов и посредством которых мы сопрягаемся с не-представленной предметностью, за исключением выражений подразумевания или нацеленности-на; и нам не остается ничего иного, как только предупредить об опасности запутывающей эквивокации и, в частности, игнорировать как не имеющее отношения к делу то точечное подразумевание или нацеливание, которое относится к представленной предметности. В то же время эти соображения могут служить нам для того, чтобы провести принципиальное различие между подразумеванием в нашем смысле и любым другим актом представления. Ко всему тому, что представлено, мы можем обратиться с особым вниманием, извлечь то, что представлено, из его окружения, заниматься преимущественно им. В сфере подразумевания в нашем смысле нет такого рода модификаций. Следует лишь живо представить себе ситуацию, когда, произнося какую-то речь, мы последовательно нацеливаемся на ряд предметов. Здесь не может быть и речи об обращенном по преимуществу [к какому-то предмету] подразумевании. Конечно, затем можно обратиться и к тем предметам, которые сперва только подразумевались. Но это никогда не может произойти в пределах самого подразумевания, и для этого требуется особый новый акт, который приводит к представлению подразумеваемые предметы; лишь к представленному таким образом мы может обращаться, уделяя ему особое внимание.
250
Ср. Theodor Lipps, Leitfaden der Psychologie, [Leipzig, 1906] S. 113ff.; Husserl, ibid., [Bd.] II, S. 129f.
Еще более принципиальным образом обнаруживает фундаментальную противоположность между представлением и подразумеванием следующее соображение. Акты, в которых представляются предметы, совершенно отличаются друг от друга в зависимости от того, на какой класс предметностей они направлены. Цвета видятся, звуки слышаться, вещи внешнего мира чувственно воспринимаются, числа мыслятся, ценности осознаются и т. д. Само собой разумеется, что повсюду – также и в случае цветов или звуков – необходимо строго отличать предметное от тех актов, благодаря которым это предметное представляется. Но тогда оказывается, что здесь имеет место совокупность интереснейших сущностных отношений, что различным предметным типам с необходимостью соответствуют различные типы представляющих актов. Цвета могут только видеться, числа – только мыслиться. Сразу видно, что в случае подразумевания все обстоит иначе. Если с пониманием говорится о цветах, звуках, ценностях, числах, вещах, то все эти предметности подразумеваются, но качественному различию этих предметов здесь не соответствует никакого коррелятивного различия актов подразумевания. Конечно, подразумевание цвета отличается от подразумевания числа, и они отличаются именно потому, что в одном случае подразумевается цвет, а в другом случае – число, но все же и в том, и в другом случае имеет место подразумевание; здесь нет никакого различия, которое соответствовало бы различию между видением и мышлением, как мы обнаруживаем его в случае представления цвета и числа.
Возможно, это проведенное нами различие сперва отождествят с различием между актами, которые наполнены созерцанием, и лишенными созерцания актами, о которых в последнее время много говорили в логике и психологии, особенно в связи с «Логическими исследованиями» Гуссерля. Можно было бы подумать, что акты, где отсутствует созерцание, и есть то, что здесь рассматривалось в качестве актов подразумевания. Между тем, такое понимание было бы в корне неверным; речь здесь идет о двух парах противоположностей, которые необходимо отчетливо отделять друг от друга. Наглядная полнота и отсутствие наглядности имеет место как в случае представления, так и при подразумевании. Представление, которое лишено созерцания, тем самым вовсе не становится подразумеванием. И наоборот, в случае подразумевания, оживленного созерцанием, мы не можем видеть никакого представления.
Следует лишь присмотреться к рассматриваемым здесь случаям, чтобы ясно осознать это. Если мы ограничимся случаями чувственного представления, то восприятие вещей дает нам наилучший пример представления, наглядное содержание [Anschauungsgehalt] которого может обнаруживать большую или меньшую полноту, отчетливость и ясность. По мере того, как мы приближаемся к вещи внешнего мира, репрезентирующее наглядное содержание становится все более богатым и ясным, со все большей отчетливостью проявляются все новые стороны вещи. С самого начала вещь находится перед нами; и пока вещь представлена нам, созерцание принимает все новые и новые формы. Больший или меньший объем созерцания имеет место в различных измерениях, сам же характер представления, напротив, не допускает никаких градаций. Здесь совершенно отчетливо видно, как точно мы должны отличать понятие представления, которое характеризуется нами как присутствие представленной предметности, от понятия созерцательной наглядности [Anschaulichkeit], варьирующейся в широком объеме при сохранении постоянного присутствия. Независимость одного от другого заходит настолько далеко, что нечто предметное может представляться, не сопровождаясь никаким непосредственно репрезентирующим созерцанием, малейший след которого можно было бы при этом констатировать. Обратимся еще раз к восприятию вещей [внешнего мира]. Передо мной лежит книга; в таком случае мне пред-ставлена вся книга, и в то же время лишь часть ее наглядно репрезентирована в созерцании. Обратная сторона книги, например, никоим образом не дана мне наглядно в созерцании, я ее не воспринимаю и обычно не создаю ее наглядную репрезентацию посредством воспоминания или воображения. Возможно, в первый момент при взгляде на эту ситуацию здесь возникает искушение назвать представленным лишь наглядно репрезентированные в созерцании части книги. Однако то, что находится передо мной, есть все же книга – целый предмет, – а не фрагмент этого предмета. Если окажется, что обратная сторона представленной вещи, например какого-нибудь сосуда, отсутствует, то мы переживем разочарование. Интенция, направленная на весь предмет в целом, отчасти не наполнена созерцанием – такая неполнота или, лучше сказать, разочарование возможно лишь в том случае, если изначальное представление распространяло свою интенцию на весь предмет, включая его не данную наглядно в созерцании обратную сторону, и при вращении предмета возникло столкновение между тем, что было поначалу представлено без наглядного созерцания, и тем, что теперь дано наглядно. В пределах любого восприятия вещи мы находим, таким образом, компоненты представления, лишенные наглядности. В соответствии с упомянутым нами выше словоупотреблением можно назвать соответствующую часть предмета со-«подразумеваемой» частью, которая не дана наглядно. Между тем, едва ли нужно еще подчеркивать, что речь здесь идет не о подразумевании в том смысле, в каком мы предпочитаем о нем говорить. Для последнего существенным является именно то, что подразумеваемый предмет не представлен. Мы можем живо представить себе случай, когда имеют место акты этого подразумевания одновременно и в том, и в другом смысле. Мы рассматриваем вещь, обратная сторона которой со-«подразумевается» в не-наглядном представлении, и одновременно мы с пониманием высказываем предложение: «Обратная сторона этой вещи является такой-то и такой-то». Здесь к длящемуся со-«подразумеванию» присоединяется подразумевание совершенно иного рода: облаченное в языковое одеяние, точечное по времени и самостоятельное. Нельзя игнорировать сущностное различие тех и других актов; со всей отчетливостью мы видим здесь, что представление, лишенное наглядного созерцания, никоим образом не тождественно нашему подразумеванию, облаченному в языковую оболочку.
В сфере представления нелегко обнаружить интенции, совершенно лишенные созерцания; в сфере подразумевания, напротив, лишенные наглядного созерцания акты попадаются в первую очередь и чаще всего. В связанной речи обсуждается сколь угодно много предметов любой степени сложности. Акт подразумевания следует за актом подразумевания, быстро сменяя друг друга; мы нацеливаемся на всю ту предметность, что обозначается словами, однако при непредвзятом рассмотрении в большинстве случаев нельзя заметить ни малейшего следа какой-либо наглядности, сопровождающей это нацеливание или подразумевание. [251] Конечно, время от времени здесь всплывают разного рода наглядные «образы», смутные, неопределенные контуры предметов, о которых идет речь, или же «образы» других, более или менее родственных им предметов, которые иногда замечаются, но по большей части остаются незамеченными. Они всплывают, иногда длятся дольше, чем тот акт подразумевания, к которому они относятся, и вновь исчезают. На очевидную последовательность подразумевающих актов они, по-видимому, оказывают лишь незначительное влияние: они подобны случайной ряби на поверхности струящегося потока воды. Акты подразумевания, которые таким именно образом сопровождаются «иллюстрирующими» образами, можно назвать наглядными актами, но нельзя при этом упускать из вида, что смысл наглядности здесь совершенно отличен от того, что имеет место в случае представления.
251
От так называемых «наглядных представлений слов» мы при этом полностью отвлекаемся, так как речь здесь идет только о самом подразумевании.
Прежде всего напрашивается предположение, что созерцание, которое мы порой обнаруживаем в актах подразумевания, принципиально отличается по своей функции от созерцательной наглядности как восприятия, так и любых актов представления вообще. В случае любого представления наглядное содержание «репрезентирует» для меня представляемый предмет, оно представляет его мне. В том, что наглядно дано мне в случае чувственного восприятия, передо мной предстает весь предмет в целом, и точно таким же образом припоминаемый или воображаемый предмет заключен «в» соответствующем наличном наглядном содержании. В любом случае, к каким бы выводам ни привел более тщательный анализ этих действительно сложных отношений, можно сказать: в случае подразумевающих актов все обстоит совершенно иначе. Даже если наглядные схемы здесь также всплывают и вновь исчезают, то они лишены какой бы то ни было репрезентирующей функции. Они ничего не «представляют» и не «воплощают» – в случае подразумевания нет вообще ничего, что было бы пред-ставлено, – они ведут существование, совершенно свободное от подразумеваемого предмета. Они принадлежат некоторому совершенно иному слою, отличному от наглядного содержания представления; они в собственном смысле не имманентны подразумеванию. В то время как [в случае представления] мы можем говорить о наглядности определенного представления, то в случае подразумевания вместо наглядности этого подразумевания лучше говорить о наглядных образах, сопровождающих его.
Наши анализы обнаружили абсолютное различие между представлением и подразумеванием. В частности, они отчетливо показали, что лишенное наглядности представление – это никоим образом не подразумевание, а сопровождаемое наглядными образами подразумевание – это никоим образом не представление. В последнее время часто затрагивается вопрос о том, существуют ли акты сознания, абсолютно лишенные наглядного содержания. При этом упускается из виду, что речь здесь в действительности идет по меньшей мере о двух вопросах: вопросе о лишенном наглядности представлении и вопросе о свободном от наглядности подразумевании. Для нас не подлежит сомнению, что есть свободное от созерцания подразумевание. Напротив, очень проблематичен вопрос о том, существуют ли лишенные наглядности акты представления. Мы, правда, указывали на то, что обратная сторона любой вещи представляется без всякой наглядности; но речь идет при этом не о самостоятельном представлении, а, скорее, о том, что обратная сторона со-представляется в представлении всей вещи в целом. Различие взглядов по указанному вопросу может быть, пожалуй, объяснено отчасти тем, что не проводится различие между представлением и подразумеванием.
Вернемся к вопросу о том, необходимо ли любое суждение фундировано в представлении. На этот вопрос в случае утверждения можно сразу ответить отрицательно. Следует лишь обратить внимание, как утверждение следует в речи за утверждением, а то, что утверждается, при этом совершенно не нуждается в том, чтобы быть представленным. Не следует впадать в заблуждение, руководствуясь, на первый взгляд, само собой разумеющимся тезисом, что я могу выносить суждение лишь о том, что я знаю, что я, «следовательно», представляю. Конечно, правильно, что я каким-то образом должен сопрягать себя с тем, что я утверждаю, чтобы вообще иметь возможность это утверждать. Но ложно то, что в качестве такого сопряжения может рассматриваться лишь представление (понимаемое в нашем смысле). И в случае подразумевания, которое не сопровождается представлением, я сопрягаюсь с предметами. Такого рода подразумевание, в действительности, образует необходимое основание любого утверждения. Это означает, что в утверждении как таковом то, что утверждается, не присутствует для меня, не представлено живо, даже если в любой момент такой акт живого представления может быть или добавлен к утверждению, или последовать за ним. Здесь не место извлекать теоретико-познавательные следствия из этого обстоятельства. Для нас важно лишь то, что подразумевающие акты могут иметь совершенно различные квалификации. Если я, например, говорю: «Есть ли А b?», а затем «A есть b», то и в том, и в другом случае нечто подразумевается, а именно тождественно то же самое положение дел, но в первом случае оно ставится под вопрос, в другом случае оно утвердительно полагается. В пределах совокупного комплекса, который мы называем утверждением положения дел, мы можем различить специфический момент утверждения и элемент подразумевания. Утверждение состоит из того и другого. [252] Благодаря элементу подразумевания момент утверждения сопрягается с положением дел; он необходимо «фундирован» в нем. Напротив, исключено фундирование убеждения посредством такого рода подразумевания. Разумеется, я могу быть убежден в определенном положении дел и одновременно подразумевать его когда я его утверждаю (согласно нашим предыдущим рассуждениям это всегда может иметь место); но в таком случае в подразумевании фундировано утверждение, а не убеждение, лежащее в основании.
252
Для нас, конечно, не является тайной, что там, где утверждение осуществляется в некотором эмпирическом сознании, обычно имеет место еще много чего другого помимо квалифицированного акта подразумевания.
Теперь спрашивается, каким образом убеждение сопрягается со своим предметным коррелятом. Напомним случай, который служил нам исходным пунктом: стоя перед цветком, я вижу его бытие красным, и на основании этого очевидного созерцания во мне возникает убеждение в этом положении вещей. Здесь в основании убеждения, очевидно, лежит представление в том точном смысле, в котором предпочитаем рассматривать его мы. Может возникнуть искушение вслед за Брентано сказать, что суждение фундировано представлением. Однако при этом, пожалуй, следует обратить внимание на две вещи: речь идет не о суждении вообще, а о суждении в смысле убеждения; и, во-вторых, здесь можно было бы говорить о возможном, а не о необходимом фундировании суждения представлением (а тем самым здесь нельзя было бы говорить и о фундаменте представления в смысле Брентано). Рассмотрим тот случай, который мы упоминали выше, а именно когда мы отворачиваемся от созерцаемого положения дел: положение дел не обязательно должно быть здесь в собственном смысле представлено, убеждение же может длиться и далее. Конечно, и после этого убеждение продолжает «сопрягаться» с тождественным положением дел, но эта сопряженность не опосредована более представлением положения дел. Правда, говорить о подразумевании здесь также неуместно. Подразумевание по своей сущности связано с языковыми выражениями. Существует целый ряд возможных способов интенционального отношения к предметному, [253] из которых мы будем рассматривать здесь только два: представление, когда предмет есть «вот», когда мы «обладаем» им и, возможно, при абсолютно полной созерцательной наглядности обладаем им в ближайшей близости; и подразумевание, когда мы спонтанно нацеливаемся на предметы, а сами они удалены от нас максимально далеко. Мы оставим здесь в стороне вопрос о том, какого рода акты фундируют убеждение, не фундированное представлением, – убеждение, которое в целом лучше всего может быть названо «знанием о». Мы может пойти на это тем скорее, что суждением, вообще говоря, называется не это знание, а только убеждение, возникающее из созерцания некоторого положения дел. В конце концов, мы хотели показать лишь то, что это убеждение не обязательно должно быть фундировано представлением.
253
Так, если привести только один пример, мы говорили здесь о подразумевании, которое имеет место при произнесении слов с пониманием, а не о переживаниях, сопровождающих понимающее внимание словам. Так как эти переживания представляют собой не спонтанное нацеливание-на, а рецептивное восприятие, то они не могут быть охарактеризованы как подразумевание. Но они не являются и представлением, так как в точном смысле «вот здесь» нет того предметного, с которым сопрягается представление, или, по крайней мере, его нет здесь с необходимостью.
Вместе с тем мы подошли к концу нашего общего обзора теории суждения. В качестве результата мы можем констатировать следующее: под суждением понимаются две вещи: во-первых, утверждение, сопрягающееся с предметным в актах подразумевания, которые могут сопровождаться созерцанием, а могут быть и свободными от него, и, во-вторых, убеждение, поскольку оно возникает из более или менее созерцательно-наглядных актов представления. Отсюда следует, что и о негативном суждении мы должны говорить в двух смыслах; тем самым проблема негативного суждения ставится уже на новой почве.