Антология сатиры и юмора России XX века. Том 35. Аркадий Хайт
Шрифт:
КОМПАНЬОН. Это что! Вот я вам лучше расскажу, что значит иметь «а идишэ коп».
ЮНОША. Нет, позвольте мне! Я уже давно хочу рассказать.
КОМПАНЬОН. Простите, молодой человек, я немножко старше!
ВОШЕДШИЙ. Что вы спорите? Успокойтесь. Лучше послушайте, что я расскажу.
КОМПАНЬОН. А вы здесь при чем? Вы вообще только что вошли. А наер рассказчик!
РЕВЕ. Нет, я вижу, парламентский способ разговоров, когда один говорит, а все молчат, — это не для евреев. Нам надо, чтобы все говорили сразу.
Вступает
Короче, я начинаю… (Поет.)
Что в жизни лучше простой беседы
И разговора о том о сем?
Когда под вечер сидишь с соседом
И обсуждаешь вот это все.
Песню подхватывают остальные.
— Возьмите землю! Возьмите небо!
Я папу с мамой готов забыть!
Вы не кормите еврея хлебом.
Но только дайте всласть поговорить!
Про то, что климат стал совсем не тот.
Про то, чей кантор лучше всех поет,
Про то, как нужно толковать Талмуд,
Про то, что цены каждый день растут.
Про дальние моря.
Про батюшку-царя.
Про сказочный Париж,
И про гефилте фиш[11],
Про снег и про мороз.
Убытки и парное.
Про то, что их Америка
Уж так в себе уверена.
ВСЕ:
А, в общем, если вдуматься —
А гиц ин паровоз!
В своем местечке, в пути-дороге,
И на базарах всех городов,
И в русской бане, и в синагоге
Сказать имеем мы пару слов.
Бывает, правда, такое время.
Что все боятся свой рот открыть.
Но не заставишь молчать еврея!
Ведь он руками может говорить!
Сцена без слов, только жесты.
Про то, где сшить хороший лапсердак1. Про то, что наш городовой — дурак. Про то, что праздник Пурим[12] [13] на носу, Про то, что денег нет на колбасу. Про нашу молодежь, налоги и грабеж, Про головную боль, про цимес мит фасоль[14]. Про то, как борщ варить, и как богато жить. Но самое, но важное — Дать человеку каждому Немножко удовольствия — С людьми поговорить.
ВСЕ: Амэхае!..
Паровозный гудок, стук колес… Луч света выхватывает сидящего на полу молодого человека, пишущего письмо.
КАРТИНА 7
МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Дорогая моя, любимая мама! Пишет тебе твой сын Ицек, который, слава богу, жив- здоров, чего и тебе желает. Вот и пришел праздник Кущей, и у меня выдалось время написать тебе пару слов. Мама, я знаю, ты всегда плачешь, когда читаешь мои письма. Так вот, я очень хочу тебя попросить: не надо плакать, сегодня праздник.
У меня все в порядке, дела идут хорошо, и на здоровье тоже не жалуюсь. Так что ты не волнуйся.
А меня самого погромщики даже пальцем не тронули. Только выбили стекла и унесли швейную машину.
Хотели они еще взять мой новый костюм, зимнее пальто и сапоги хромовые, но ты знаешь, что ничего этого у меня никогда не было. Так что остались они с носом. А я тем временем, как царь, сидел себе в подвале и смеялся до слез.
Но вот кто действительно выкинул шутку, так это старик Гёршл. Вот уже молодец так молодец! Восемьдесят два года, а выкинул такой фокус! Взял и умер за два дня до погрома. Эти газлоним пришли к нему домой, а его уже нет. Нет, и всё. Представляешь, какие у них были физиономии? Чтоб они сгорели вместе со своим Пуришкевичем!
А помнишь рыжего Пинкуса? Ну того, которого чуть не убили еще тогда, два погрома назад? Они и в этот раз до него добрались. Нашли его на чердаке и сбросили вниз. Думали всё, каюк. Ха!.. Дуля им под нос! Он жив и здоров. Только весь переломанный. Вот уж правду говорят если еврей родился счастливым, ему всю жизнь везет.
Мама, ты пишешь, что скучаешь по дому, хочешь поскорее вернуться и сходить к папе на кладбище. Что ты торопишься? Погости еще у тети Зелды, что тебе там, плохо? А на кладбище и без тебя народу хватает. Странное дело: и погром-то, вроде, был маленький, а людей всё хоронят и хоронят, не про нас будет сказано.
Так что и на этот раз погром обошел наш дом стороной. Моя любимая сестра, твоя дочь Эстер, тоже, слава богу, жива. Она пряталась у дяди Нафтоле. Но эти бандиты нашли ее, разорвали на ней платье и уволокли в сарай. Только не плачь, мама, ведь бывает хуже. А Эстер жива и, можно сказать, здорова. Только весь день смеется и играет в камушки, как малое дитя. Но ты не пугайся, это пройдет.
Вот ты вернешься, мама, и Эстер совсем поправится. И мы вместе сядем за нашим субботним столом. И будем вместе есть нашу любимую куриную шейку и пить твою сладкую наливку, и разговаривать, и смеяться… Только не плачь, мама! Я очень тебя прошу: не плачь. Ведь сегодня праздник!
Грустно звучит скрипка. К ней присоединяются голоса, в вагоне возникает песня.
Убогое еврейское местечко,
Где утро начинается с тревог,
Где по субботам зажигают свечки,
Чтоб наши слезы лучше видел Бог.
Тут сапоги считаются за роскошь.
Заплаты не считаются за грех.
Здесь радостей бывает понемножку.
Зато хватает горестей на всех.
Но в дни страданий, в дни ненастья
Твоя надежда вечная живет.