Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15
Шрифт:
— Согласен, — подумав, согласился участковый. — Но имеются другие нестыковки. Например: Мара не видела у него денег, ни крупных сумм, ни мелких… И что важнее, не видела обреза. Что на это скажешь?
— Три тысячи — сумма, конечно, для нас с тобой огромная. Даже не большая, а именно, огромная. Но и мне, и тебе известно, что жулье в карты выигрывает и проигрывает по несколько десятков тысяч за раз. Даже наши, парковские. Хотя бы Шоха, то есть Ильин Володька… или Партос, двоюродный брат Зеленца… К тому же, когда нападавший убегал, то часть денег он обронил. Парковские еще долго потом по кустам купюры собирали. И,
— Согласен.
— Это, во-первых. Во-вторых, только последний глупец тащит в коммуналку обрез. Там десяток чужих глаз, а значит, полный провал. Умные люди от оружия избавляются в первую очередь. А Коротков был совсем не глуп. Сколько раз попался нам? — как бы спросил старший участковый своего подчиненного. И сам же ответил. — Верно, ни одного. При нем, даже Мара меньше безобразничала. Так?
— Так. И ей хвост прижал, и подруг ее, и друзей разогнал. Считай, полтора года там тихо было.
— Теперь не будет… — усмехнулся грустно Паромов.
— Скорее всего, — пожал могучими плечами Астахов. — Поживем — увидим…
— А раз так, то, верно, хитрый мужик был, хоть и молодой, и отсутствие обреза еще ни есть истина.
— Что предлагаешь?
— Письменно изложить свои соображения руководству. И пусть у них болит голова. У них и погоны пошире наших, и шайбы на них побольше. А сами займемся мелочевкой, как и положено участковым инспекторам милиции. К примеру, окончанием начатого постановления об отказе.
— Я и сам так мыслил, но решил и с тобой посоветоваться, — признался участковый и двумя пальцами стал снова мучить печатную машинку.
Астахов написал рапорт. В отделе за него ухватились. Особенно, оперативники: имелся шанс избавиться от одного «глухаря», хотя на процент раскрываемости текущего года это событие никаким образом не влияло. Черняев дня три тормошил Мару, ее сестру Феклу, соседку Апухтину и их многочисленных знакомых. И довольно потирал руки — явный признак того, что дело шло в нужном направлении.
В следственном отделении сначала отнеслись к этому скептически и не желали возобновлять следствие по делу, пылившемуся в архиве. Мол, это чистой воды авантюризм: Коротков даже не опрошен, орудия преступления не найдено, а Мара, личность с подмоченной репутацией, могла и оговорить бывшего любовника. Мало ли таких случаев имелось в жизни. На что Крутиков Леонард Георгиевич был истинным патриотом своего отдела, но и он находился в большом сомнении.
«Не игры ли это таких мастеров фальсификации, как нашего знаменитого своей находчивостью сыщика Черняев и его друзей-участковых. Вон, у Астахова, морда какая хитрющая, прямо на еврейскую смахивает, хоть нос картошкой, да и Паромчик глазки опускает, чисто девица. Чую печенкой, что что-то тут нечисто»!
Но тут вмешалась тяжелая артиллерия в виде начальника отдела Воробьева Михаила Егоровича и его первого заместителя Конева Ивана Ивановича. И производство по данному
Мара от своих слов, сказанных в минуту откровенности участковому, не отказалась. Подтвердила их на следствии. Апухтина и Фекла Банникова заявили, что Коротков мог совершить разбой. Был, мол, дерзкий и хитрый. И копейка у него водилась, хотя нигде не работал. Только делиться этой копейкой он ни с кем не желал. Жадничал. За эту жадность Бог его и наказал, раньше сроку забрав к себе на небеса…
«Или черт», — подумал атеист Озеров и вписывать в протокол последние фразы свидетелей не стал.
Следствие — дело вполне реалистическое и материалистическое, основанное только на фактах и реалиях, на их анализе, но очень далекое от мистицизма и всякой чертовщины.
Кроме допроса всевозможных свидетелей, в том числе и участкового Астахова, Озеров скрупулезно собрал всевозможные характеристики на покойного фигуранта дела, разослав соответственные запросы не только в сельский совет по месту прописки Короткова до осуждения, но и в школу, где тот учился, в учреждение ОХ-30/3, где отбывал наказание. У администрации этого учреждения также выяснил, что Коротков отбывал наказание в одном отряде вместе с двумя курскими грабителями и дал письменное поручение операм, считай Черняеву, установить этих дружков по зоне и доставить на допрос.
Опера это злило. Других дел было свыше крыши, а тут бегай по городу и ищи вчерашних зэков. И к чему это. Следаку и так свидетелей представлено — вагон и малая тележка!
— Юра! — вбегая в кабинет следователя, с порога кричал он, — ты что, решил надо мной поиздеваться? Или считаешь, что мне делать больше нечего, как бегать по городу и зэков, как прошлогодний снег, искать? Прекращай дело — и баста! И так видно, что его рук дело! Так к чему огород городить?
— Для тебя, может, и видно, а мне пока нет, — со спокойствием удава отвечал следователь, чем еще больше злил опера. — Мне не твои слова и, тем паче, эмоции нужны, а система доказательств, которая позволит сделать тот или иной вывод и принять законное, — и повторил, — законное решение.
Как не плевался и не матерился сыщик, а отдельное поручение следователя выполнил в точности. Нужных людей разыскал и доставил к следователю.
В результате скрупулезной работы следователя Озерова удалось чуть ли не до часа установить местонахождение Короткова как в дни, предшествовавшие нападению, так и в дни, последующие после этого преступления.
Нашлись и свидетели, которые подтвердили, что видели у Короткова обрез охотничьего двуствольного ружья, и что у него был карточный долг. А продавец магазина, которая в тот злополучный день была за прилавком и видела, хоть и мельком, нападавшего, опознала его по фотографии, раздобытой Озеровым из его личного дела. И уголовное дело, возбужденное по факту разбойного нападения на продавцов магазина 37, именуемого в быту «девяткой», так как располагался на девятом квартале, было наконец-то прекращено в связи со смертью обвиняемого.