Антология советского детектива-45. Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
— Я понимаю, — ласково ответил Невский, и густая борода его трагически поникла. — Вероятно, лучше б я не заходил к тебе — сейчас.
— Ну, что ты! Я ужасно рада. Ты хороший человек. А вот — попал в такую переделку. И, по сути дела, все из-за меня. Куплетов — тоже, ни за что. Скажи, а его. били?
— Да откуда же я знаю? — охнул Невский. — Что тебе втемяшилось? Какая-то идея фикс. Били — не били!.. Разве по-другому не бывает?
— Может, и бывает, — глухо отозвалась Лидочка. — Боюсь я их.
— Вот они, плоды нашего воспитания! —
— А он?
— Что — он?
— Надолго?
— Полагаю, нет. Во всяком случае — надеюсь. Между прочим, то, что и Куплетова забрали, слышу в первый раз — и только от тебя. Нет, правда, в городе меня спросили между делом, что я думаю о нашем балагуре, но, мне показалось, его помянули исключительно потому, что мы с ним жили в одной комнате. Подозреваемого, знаешь ли, обычно расспрашивают обо всем. И — обо всех. Что в голову взбредет, о том и говорят. У них так принято.
— Наверное. Я в этом слабо разбираюсь. Но тебя-то отпустили, а его нет. Почему?
Лидочка произнесла это таким тоном, словно уличала его, как нашкодившего мальчишку, в скверном и безнравственном поступке.
Невский с беспокойством завозился в бороде, пытаясь ее по привычке сдвинуть набок.
Надо было снова врать. И, не раздумывая, невзирая ни на что, правдоподобно.
— А вот этого я попросту не знаю, — произнес он громко и уверенно. Мне запретили выходить за пределы санатория и вообще велели вести себя тихо. Не исключено, за мной опять приедут. Завтра или послезавтра. Ну, а что Куплетов мог такого натворить — ума не приложу!
— Тебя там хотя бы покормили? — вдруг участливо спросила Лидочка.
Невский прислушался к своим желудочным ощущениям.
— В принципе — да. Если можно так сказать, я там пообедал. Но это было довольно давно. А сейчас, вероятно, поздно. Придется ждать до утра.
— Почему? — моментально заволновалась Лидочка. — Как это — поздно?! Зайди к диетсестре — она что-нибудь придумает. Не голодать же тебе!.. Наверняка на кухне — в холодильнике — что-то припасено!
— А действительно! Пожалуй, так я и сделаю. Спасибо за подсказку, Невский признательно ей улыбнулся. — Бог даст, поем — и сразу же на боковую. А то что-то я вымотался за сегодня. И тебе не советую долго сидеть.
— Я попробую, — сказала она и тихонько вздохнула. — Хотя, конечно, сон будет еще тот. Вот не думала, что стану вдовой! В мои-то годы!..
— Но ты бы и вправду лучше не ездила к себе, — заметил Невский.
— Нет-нет, сегодня — ни за что на свете! Нет! Я теперь боюсь этого дома.
— Одно только утешает, — сказал Невский задумчиво и без особого восторга, — все на свете забывается. Хотим мы или нет... Все постепенно забывается — и любовь, и горе, и заботы, и
Они надолго замолчали, думая о своем и стараясь не глядеть друг на друга.
— Ладно, — наконец зашевелился Невский, — я, наверное, все-таки пойду. Хорошо? Если вдруг станет очень грустно. Впрочем, что я говорю! Спокойной ночи.
Лидочка потерянно покивала ему в ответ.
Невскому даже показалось, что она сейчас заплачет, и у него уже разом сложились в голове слова утешения, очень добрые, искренние, ласковые слова, но Лидочка сидела тихо, безвольно опустив руки на вязанье.
Внезапно она снова в упор — снизу вверх — посмотрела на него, посмотрела отчужденно, с каким-то недоверчивым удивлением, точно видела его впервые.
А в глазах у нее застыли слезы.
— Идите, — сдавленно прошептала она. — До завтра. Спокойной ночи.
Глава 19
Невский вышел в коридор.
Здесь было пусто. И впереди, в вестибюле, тоже было совершенно пусто, будто дом весь вымер.
Через открытую парадную дверь, словно из потустороннего неведомого мира, доносились приглушенные голоса прогуливающихся санаторцев.
Из черноты дверного проема тянула сыростью и ночной прохладой.
Еще один день был близок к завершению.
Шикарные старинные люстры под сводчатым потолком — вероятно, из-за позднего часа — не горели; светить продолжали только бра на стенах, так что все центральные апартаменты корпуса были погружены в приятный полумрак.
Пока что тут, внизу, делать было нечего.
Невский сделал несколько шагов по вестибюлю, направляясь к лестнице.
Гулкое эхо разлеталось по сторонам.
Невский остановился.
И снова несколько шагов прозвучали вполне отчетливо — этажом выше, над ним.
Невский машинально поднял голову.
На верхней площадке, в тени, отбрасываемой лестницей, спиной к нему стоял. он сам! Такой же долговязый и патлатый, в ярко-оранжевой куртке с откинутым дурацким сине-белым капюшоном, в характерной позе: ноги, прямые, как палки, — слегка расставлены, а руки глубоко засунуты в карманы.
Вот сейчас он повернется, подумал как бы мимоходом Невский, повернется — и. А что тогда? Что?! Небо упадет, земля разверзнется?
Но незнакомец все стоял — не шевелясь, к нему спиной — и, кажется, совсем не замечал, что рядом еще кто-то есть и наблюдает.
Окликнуть? Чтоб удостовериться?.. Но в чем?!
Невский почувствовал вдруг, как у него гадко заныла поясница. Так случалось всегда, когда возникала опасность и ему делалось не по себе.
Нет, страха он обычно не испытывал — по сути, мог прибить кого угодно, слава богу, годы тренировок даром не прошли, и даже нескольких противников способен был изрядно покалечить, если бы им вздумалось напасть открыто и несогласованной толпой.