Антология современной азербайджанской литературы. Проза
Шрифт:
— Но в этом деле много тяжелых моментов. Очень тяжелых, — с сожалением повторил Асиф, снова оборачиваясь к ней.
— Что, что это за моменты, свет моих очей? — Но Тамиллу в действительности уже не очень занимало, что это за моменты. Ее точеные пальчики стали медленно поглаживать волосы на его груди. Асиф мягко сжал в ладони ее пальцы, нежно погладил их.
— Погоди, погоди, говорю. Тебе неинтересно то, что я говорю?
— Интересно… Очень интересно. — Тамилла нехотя чуть отодвинулась от него, будто готовая внимательно слушать.
Асиф краешком глаза глянул на
— А проблема эта такова. Жаль, но, заново воскреснув, человек ничего не помнит о своей прошлой жизни. Не способен помнить.
Тамилла постаралась, как могла, переварить его мысль.
— Интересно… но очень мудрено. Но нет, погоди. В таком случае мы можем подумать, что каждый из нас приходит в этот мир бесконечные разы.
Тамилла, как это часто случалось, говорила что-то невпопад, не продумав до конца мысль, но на сей раз попала в десятку.
— Приходим! — Асиф даже чуть повеселел. Тамилла стала говорить одним с ним языком. Асиф не надеялся, что столь легко найдет в ней единомышленницу. — Слава тебе! Ты мгновенно уловила суть вопроса.
— Я — такова, — кокетливо откликнулась она. — Жаль, жаль… Почему это так, Асифчик?
— …Еще как жаль… Вот этого я не знаю. — В интонации Асифа звучала печаль.
Тамилла задумчиво согласилась с Асифом, что и в самом деле эта проблема очень тяжела, невыносима.
— Асифчик, ты говоришь верно, это несправедливо. Если бы человек, родившись, мог заново вспомнить свою прежнюю жизнь, людей, которых любил и которые любили его, родных, близких, знакомых, друзей, недругов, поистине это было бы прекрасно и смерть не казалась бы столь устрашающей и неодолимой, как сейчас…
— Жаль… — искренне огорчилась она. — То есть это никак невозможно?!.. — И сама же ответила на свой вопрос: — Невозможно!
Прошло еще немного времени. Боясь, что молчание затянется, а может, и того, что Асиф уснет, окликнула, даже чуть подтолкнула его локтем:
— Асифка, Асифка!..
— Что?
— Асифка, а может… Знаешь, мне в голову пришла одна мысль…
— Желаю, чтоб бог всегда был тебе в помощь. Ну и что же пришло тебе на ум? — улыбнулся он.
— Вот ты всегда таков. Возьму и не скажу. Я же, по-твоему, не могу придумать ничего умного и путного…
— Хорошо, говори, только не кривляйся.
— Только ради тебя. Прощаю… — Тамилла посерьезнела. — А может, нам в этой нашей жизни договориться о чем-то вроде слова-пароля… Слово-код, по которому мы узнаем друг друга! Каким-то образом договориться, чтобы в том нашем новом мире мы могли узнать друг друга!
Асиф снова улыбнулся. Ну можно ли быть такой простушкой?
— Спи, уже поздно, не знаю, сможем ли мы уснуть?! Я и тебя отравил этими мыслями…
— Спишь?! Спокойной ночи, Асифка, — нехотя сказала Тамилла, переворачиваясь на другой бок.
— Счастливых снов…
Будто не они почти час никак не могли уснуть. А тут, едва сомкнув глаза, тотчас провалились в сон.
Дни проходили то тягуче медленно, то чересчур стремительно. Подобно давшими зарок людям, о чем бы они ни говорили, тот вопрос больше не затрагивался. Нынешний мир — и мир
…Вот эти полутемные, полусветлые мерцающие видения, вновь выбравшись из угла дивана, обретают реальность, оживают перед ее глазами. Вот она, Гюльнара, хлопоча по дому, выбираясь в город, совершая покупки на рынке, в магазинах, мучительно ищет кодовое слово. Это явно прочитывается в ее напряженном взгляде, строго сдвинутых на переносице бровях.
«Как это может быть, да, как это может быть, чтобы мы снова родились на этот свет, стали жить в этом новом мире, но предали забвенью все, что было, не могли узнать друг друга, ну как это может быть?!..» — Гюльнара непрерывно и мучительно размышляла, искала выход из этой ситуации.
Керим же, как и всегда в подобные моменты, предпочитал надеяться на случай. Старался заставить себя забыть, не думать об этом, ему казалось, что это слово-пароль внезапно оживет само собой, вспыхнет ярким светом в затаенных уголках его сознания, и до конца своих жизней они станут носить, оберегать в глубине сердец это озаренное просветлением слово. Когда ударит час, они унесут его с собой в иной мир и благодаря ему смогут узнать друг друга и в той, будущей, жизни.
Тогда они будут более опытны, не станут повторять прежних ошибок, изначально сотрут из своих жизней всякие промахи и нелепости, и если все вот так завершится удачей, то это слово-пароль, словно стремительный поезд, не останавливаясь нигде дольше необходимого, унесет их из этой жизни в иную, другую жизнь.
Но самое важное, главное — их прочная, почти совершенная любовь друг к другу хоть ненамного, хоть чуть-чуть сбросит все наносное, лишнее и в результате приблизится, можно даже сказать, придет к идеалу. Это самый, пожалуй, бесспорный путь к бессмертию.
Однажды ночью Гюльнара, снова борясь с бессонницей, резко повернулась к Кериму. Какое-то время внимательно вглядывалась в родное лицо любимого мужа, видевшего бог знает какой по счету сон. Осторожно коснулась его локтем:
— Керимчик, Керимчик, ты спишь? Проснись, не спи, пожалуйста, посмотри мне в глаза… — Непонятно, что это было — пожелание, просьба, приказ.
Керим сквозь сон едва уловил ее слова, в сердцах ворча, повернулся на другой бок, в ответ на ее тычки, со все еще закрытыми глазами, даже легонько пнул ее ногой, но затем, поняв, что это не поможет, что он обречен открыть глаза, снова про себя поругивая ее, все же повернулся к Гюльнаре.
— Ну, что ты хочешь сказать, божья напасть? — глаза Керима все еще были прикрыты.
— Говорю — не спи. Глянь мне в глаза. — Это уже был приказ.
Керим нехотя приподнял веки, и тут же весь сон куда-то улетучился. Он вздрогнул.
Гюльнара глядела на него в упор, даже не моргая, почти касаясь лицом его лица. Она всегда любила подобные пугающие игры. Со все еще затуманенным сознанием он непроизвольно попытался определить, который сейчас час. Во всяком случае, далеко за полночь.