Антология современной азербайджанской литературы. Проза
Шрифт:
Сидящая напротив ухоженная, кокетливо перекинувшая ногу на ногу женщина, часто поправляющая, подтягивающая подол чуть ли не прилипающего ко всему ее телу, ко всей ее фигуре модного платья, оставившего открытыми руки, с глубоким (более чем глубоким!) вырезом на груди, эта женщина (когда-то ее можно было даже назвать красивой) ищет подходящего момента, повода, чтоб встать и улизнуть. Но это только на первый взгляд. Чуть позже стало бы ясно, что это совсем не так. Сидевшему за столиком поодаль, вперившему взгляд в экран ноутбука, но время от времени незаметно, не привлекая внимания, поглядывавшему на эту пару очкастому юноше в зеленой рубашке внезапно все стало ясно.
И женщина,
— Да, это так.
— Это так…
Они и тут одновременно откликнулись на этот непроизнесенный вопрос. И оба вздрогнули от собственных торопливых, но не высказанных ответов. И даже слегка застыдились. На сей раз женщина, как бы вспомнив вдруг что-то, с наигранным кокетством спросила:
— Ты даже не рассказываешь, как ты, что ты? Чем занят?
— Зачем говорить, если не спрашивают. Так себе. Неплохо. А как ты, что делаешь ты? — Мужчина, казалось, тут же забыл свой вопрос. Отвернувшись, внимательно глянул на работающего за ноутбуком юношу в зеленой рубашке.
— Ну, я… — Женщина почти впала в отчаяние от равнодушия мужчины. — Что ты рассматриваешь? Послушай, давай хотя бы на это короткое время примем уговор.
— То есть?.. — Мужчина повернулся, посмотрел на нее.
Что-то определив для себя, женщина вдруг стала серьезной, на ее лице обозначилась решимость и твердость.
— Никаких «то есть», — сказала она. — Это дело уже связало нас. Какое-то время… мы обречены… видеть друг друга.
— Что ты хочешь…
— Хочу сказать, чтоб мы перестали играть. Ни ты, ни я не отступимся. Как говорится, сядем вкривь, но будем общаться ровно. Больше того, наверное, я смогу помочь тебе. Не так?!
— Да, это так.
Беспомощность, безысходность в голосе мужчины не сказались на женщине. Поддерживая свою решимость, она тут же ухватилась за его последнюю фразу.
— Предаем все забвению, впервые видимся с тобой. Договорились?
— …
— Значит, договорились. — Женщина была последовательна.
— Договорились, значит…
Такая пикировка на мгновение напомнила им оставшиеся в прошлом те дорогие, полные счастья и душевного равновесия дни. В раннюю пору их семейной жизни они тоже часто, будто расшалившиеся дети, играли словами.
Прекрасная Ариадна, увидев доблестного Тесея, в тот же миг всем сердцем полюбила его. Она знала, что ее отец явно хочет погубить Тесея. Если Тесей, дойдя до конца пещеры, найдет Минотавра, одолеет его, все равно он потеряется в этом мрачном, с сотнями ответвлений лабиринте, не сможет найти тот единственный выход, что выведет его на свет. Улучив момент, Ариадна сказала Тесею:
— В поисках Минотавра ты заблудишься в узких, кривых переходах лабиринта. Ты обдумал это?
— Будет так, как написано мойрами — сестрами судьбы. Иного выхода нет.
— Но выход есть… — во внезапно засверкавших глазах Ариадны, в ее сладострастном шепоте забрезжила удивительная и печальная надежда.
Орлиный взгляд Тесея, охватив грохочущие волны этого безымянного моря, на враждебные берега которого он прибыл, устремился вдаль. Перед его взором встал одинокий образ отца, в белом одеянии стоящего, будто изваяние, на акрополе города, отца, что долгие годы искал и, наконец найдя сына, был вынужден отправить его на смертельный бой. Что ожидает сына в этом страшном лабиринте? Сможет ли Тесей
— Слушай меня внимательно… — Заботливый голос Ариадны доносился откуда-то издалека, едва ли не со склонов горы Олимп…
Юноша в зеленой рубашке с ноутбуком, теперь, казалось, напрочь забыл про женщину и мужчину. Сидевшую поодаль, через несколько столиков, даму, которая вела беседу с явным, а может и тайным удовольствием, звали Назиля. Уже не очень молодую, но всеми своими жестами, манерой говорить отчаянно сопротивлявшуюся годам, ее все еще можно было назвать привлекательной. Несомненно, она была исключительно уверена в себе, но было видно и то, что эта привлекательность никак не соответствовала сидевшему напротив, попивавшему короткими глотками чай остроносому мужчине (его звали Салим) с рассеянным взглядом, приглаживавшему ладонью полностью поседевшие густые волосы, отводившему голову то в одну, то в другую сторону. Можно даже сказать, что, как ни скрывала этого Назиля, она сознавала, что демонстрируемая ею уверенность искусственна, на самом деле она была взволнована.
А Салим, казалось, мыслями пребывал совсем в иных краях.
— Куда ты дел свои усы? Хочешь казаться молодым?
— Может быть… Когда мы с тобой разошлись? Уже лет, наверное, семь или…
— Может быть, а может и не быть. — Когда Назиля произнесла эти нарочито равнодушные (снова искусственно!) слова, в ту же минуту озлилась на себя. Что, неужели больше не о чем спрашивать? Желая скрыть огорчение, она резко повела головой, рассыпав волосы по лицу, затем столь же резко откинула их назад.
— В то время и сбрил. — Салим окинул недолгим взглядом эту сидевшую напротив грустную женщину, с затаенной тоской (конечно же, с тоской!) старающуюся напомнить ушедшие дни, и, снова не торопясь, сделал глоток чая из стакана армуды, аккуратно поставил стакан на блюдце. Работающий за ноутбуком юноша так, словно вокруг никого не было, широко раскинув руки, с удовольствием потянулся.
— Каждый раз, когда вспоминала тебя, в первую очередь вспоминала твои усы. — Назиля осторожно хихикнула. А Салим только улыбнулся краешком губ. На кончике языка Салима вертелось: «Значит, ты вспоминала меня», но (проклятие дьяволу!) не спросил. Если на старых ранах образовались корки, сдирать их не только больно, но и вроде бы грешно.
Эти двое встретились сегодня в результате очень странного и поразительного происшествия. Но нет, удивительным было не сегодняшнее происшествие. Поразительным было то, что за семь лет после развода они ни разу не встретились — ни на улице, ни в какой-либо компании, вот это было самое удивительное.
Они были людьми одной профессии, учились вместе — со дня поступления до окончания учебы — на юридическом факультете. После замужества, на последнем курсе университета и до развода Назиля нигде не работала, но прочные знания, полученные в студенческие годы, и через пять лет, когда она впервые устроилась на службу, дали о себе знать. То, как эта молодая женщина умело отметала случайные версии, непосредственно вникала в суть проблемы и в то же время точно следовала требованиям закона, при этом смело учитывая и психологические факторы, по-хорошему удивляло ее профессиональных и куда более опытных коллег. Очень скоро в крутых коридорах очень серьезной организации — прокуратуры, решающей судьбы людей, она в обращении сотрудников превратилась из «милой, прелестной Назили» в «уважаемую Назилю».