Антология современной азербайджанской литературы. Проза
Шрифт:
— Погоди, погоди, — тихо, с болью в голосе, прервал его мужчина и ничего больше не мог прибавить.
Он даже не знал, зачем расспрашивает мальчика, зачем ему спрашивать о том, что и так ясно, как день. Мужчина тяжело дышал, сердце часто и гулко колотилось, но он изо всех сил старался не показаться мальчику взволнованным, чтобы тот поскорее успокоился.
— Да, ты здорово рассердился, — сказал он, выдавив на лице жалкое подобие улыбки, просто сказал, чтобы что-нибудь произнести и разрядить ситуацию. — И что это ты вздумал
— Больше не буду, — мрачно пробурчал мальчик.
— Молодец, — сказал мужчина радостно. — Ты ведь у меня умница. Ты молодец.
— Папа, — прервал его мальчик.
— Что?
— Она говорит… — нерешительно начал мальчик, и было видно, что эти слова он подбирает с трудом, — говорит… Что ты… Больной… Что ты наркоман… Это правда? Говорит, что ты нам всю жизнь испортил…
Мужчина хотел что-то сказать, что-то сразу возразить, но не нашел нужных слов, а пустые слова, почувствовал он, тут прозвучали бы хуже, лживее, чем молчание, они были бы фальшивыми.
Они долго молчали. Мальчик вдруг тяжело вздохнул, как взрослый, обремененный заботами человек. У мужчины тоскливо сжалось сердце.
— Где твой грузовик? Ты на нем приехал? — спросил мальчик.
— Нет, у меня сегодня выходной. На нем мой напарник сегодня работает.
— А, — разочарованно произнес мальчик.
— А ты хотел покататься? В следующий раз я покатаю тебя, обязательно приеду на грузовике, и будем долго кататься.
— Я люблю кататься, — сказал мальчик без улыбки.
— И вообще, мы с тобой скоро уедем… Дай только немного мне времени… Одно дело у меня тут… И сразу же уедем…
— А когда покатаемся?
— Совсем скоро. Через несколько дней.
— А уедем когда? — спросил мальчик с плохо скрываемой надеждой.
— Тоже очень скоро. Ничего, наберись терпения. И я стану… Стану вполне нормальным человеком… Как раньше… И брошу, брошу эту гадость… Обещаю тебе…
Сейчас мужчина даже верил тому, что говорил, твердо верил, что бросить эту жуткую жизнь, начать жить сначала для него не так уж будет трудно, лишь бы он, его сын, был рядом с ним, и тогда совсем не трудно будет… Мальчик, устало прикрыв глаза, блаженно улыбался. Может, он думал о том же самом, о чем сейчас думал его отец?
Пошел мелкий дождь.
— Я бы хотел всегда ехать, — сказал вдруг мальчик, счастливо вздохнув. — И чтобы мой дом был грузовик или большая машина, в которой можно было бы жить. Я бы жил там. И мы с тобой всегда бы ехали по дорогам…
— Глупенький, — сказал мужчина. — Ведь это невозможно. Надо работать, зарабатывать на хлеб… И вообще, где-то постоянно жить… Жить постоянно. У человека должно быть жилище, должен быть дом, — мечтательно произнес мужчина.
ЗАВТРА, ЗАВТРА…
— Пап, а где ты сейчас… — мальчик не договорил, но мужчина понял, что он хотел сказать.
— В общежитии, в рабочем общежитии… Это далеко отсюда, — он неопределенно мотнул головой.
— А мне нельзя там?..
У мужчины опять защемило сердце.
— Как же ты там?.. — тихо, с горечью произнес он. — Нас в комнате пятеро, у каждого своя койка, там и места нет больше… Ты уж потерпи как-нибудь…
— Нет, все-таки я бы хотел жить в большой, как дом, машине, и чтобы всегда ехать, не быть на одном месте, — сказал мальчик упрямо.
— Тебе не холодно?
— Нет, — покачал головой мальчик, задумавшись.
— Ты не осуждай ее, — сказал мужчина после долгого молчания. — Ты пойми, она ведь несчастна. Ее жалеть надо, а не ругать. Я во многом виноват перед ней, она много натерпелась от меня, пока мы жили вместе. Ты же помнишь, какие скандалы у нас были…
— Я ее жалею, — сказал мальчик и сразу же почувствовал, что сказал неправду. — Но я не люблю ее, она плохая…
Он хотел произнести — она плохая мать, но не договорил, поняв, что отцу это будет неприятно.
— Нельзя осуждать людей даже за плохое, — сказал мужчина. — Может, она делала плохое потому, что хорошее в ней устало и уснуло, а плохое тут и натворило дел, а вот проснется в ней хорошее, ты тогда и не узнаешь ее — так она вдруг изменится.
Мальчик посмотрел на мужчину и отвернулся.
— Я думаю, хорошее не спит, — проговорил он тихо, печально. — Хорошее умерло.
— Нет, не говори так. Хорошее в людях никогда не умирает, — мужчина подумал и прибавил: — Нет, умирает, конечно, но только вместе с ними.
Они помолчали. На улице, за оградой сквера послышался негромкий смех одинокого прохожего. Мужчина обернулся, проводил взглядом колеблющуюся фигуру.
— Пьяный, наверно, — сказал он в пространство между собой и мальчиком.
— Я бы хотел ехать по дорогам в машине, и чтобы там и жить, — мечтательно произнес мальчик, занятый своими мыслями.
— Мы будем ехать. Мы будем всегда ехать по дорогам, правда, папа?
— Правда… И ты, когда вырастешь большой, будешь работать, может, даже ученым будешь, все тогда станут тебя уважать, и у тебя самого будет красивая дорогая машина…
— Свой грузовик, — мальчик засмеялся от счастья.
— Нет, зачем же грузовик? — возразил мужчина. — Свой автомобиль. Дорогой автомобиль с шофером в форменной фуражке. Это намного лучше грузовика. И тогда ты сам будешь катать меня…
— Нет, нет, не катать, — возразил мальчик, слушавший до того, как завороженный. — Мы не будем кататься. Мы будем ехать по-настоящему, ехать по разным дорогам. Увидим разные красивые места, красивых, добрых людей. Это нужно, папа, а не просто так! Это нужно, папа, — говорил уже плаксиво-просительным голосом мальчик, чувствуя, что не может донести свою мысль до отца, жалея и сердясь про себя, что не может объяснить отцу такие простые вещи, и видя по благодушному лицу мужчины, что тот не понимает его.