Антология современной азербайджанской литературы. Проза
Шрифт:
«Мне одна дорога — дорога в ад», — думал он, и потому все, что он говорил, звучало еще менее убедительно под давлением этой мысли.
— Нет! — крикнул вдруг мальчик и отбежал в сторону, вырвавшись из рук отца. — Нет! Никогда этого не будет! Не рассказывай мне сказки! Никогда, никогда мы не уедем! Ты врешь, врешь, думаешь, я маленький, мне можно и соврать, а я поверю. Нет, я уже не маленький, и я не верю тебе! Я всегда буду с ней, и всегда будет одно и то же, и никаких дорог не будет, никаких дорог и грузовика не будет… — мальчик громко заплакал,
Мужчина молча подошел к нему. В горле его стоял горячий ком — большое горе маленького мальчика. Он опустился на корточки перед плачущим сыном, взял его руку и прижал к своей небритой щеке. Это было так неожиданно, что мальчик внезапно перестал плакать, но слезы все еще катились, оставляя извилистые полосы на немытых его щеках. Мужчина притянул его к себе и нежно поцеловал в лоб, обнял. Мальчик продолжал тихо всхлипывать.
— Может, ты и прав, — тихо сказал мужчина. — Может, и не будет. Но надо верить, сынок, надо верить в то, что любишь, о чем мечтаешь, это помогает жить… Если даже не приведется со мной, то ты сам вырастешь и уедешь, куда захочешь. Главное — верить, что это сбудется. Без веры невозможно жить. Ты еще маленький, и ты не научился ждать. А в жизни много приходится ждать. Ты ждешь, когда вырастешь и уедешь, а я, если еще буду жив, буду ждать твоих возвращений…
Мальчик задумчиво, устало, как обычно бывает после вспышки рыданий, слушал, мало что понимая из слов отца, не вникая в них, но сам голос родного человека, тихий и ровный, успокаивал, убаюкивал его. Ему вдруг как-то сразу сделалось очень холодно, сразу напала сонливость, он чувствовал себя, как избитый.
— Ладно, папа, я понял. Я постараюсь ждать, раз это нужно, — сказал мальчик, не замечая, что прервал отца, и немного помолчав, прибавил: — Я пойду, папа… Очень спать хочется…
— Идем, я провожу.
— Не надо, тебе потом возвращаться далеко. Сам дойду. Пока…
— Пока, — сказал мужчина. — Я завтра заеду, покатаемся.
— Ладно, — сказал мальчик равнодушно. Он на самом деле очень устал.
— Ровно в два часа заеду, жди на улице, — сказал мужчина. Мальчик молча кивнул.
— До свидания, сынок.
— До свидания.
Мальчик спустился в подземный переход, ярко освещенный неоновыми лампами. Мужчина смотрел ему вслед. Мальчик вышел из перехода на другую сторону и пошел по безлюдной, ночной улице прямо посередине, не оборачиваясь.
Мужчина стоял и смотрел, как мальчик исчезает в конце длинной улицы. Руки его тяжело висели по бокам и были похожи на двух больших, замеревших рыб. Потом он повернулся и медленно побрел вдоль тротуара. Из кустов выскочила взъерошенная, грязная собака и побежала к нему. Обнюхала его ногу и пошла рядом. Он отогнал ее. Собака покорно посмотрела ему в лицо, но не отставала. Он пнул ее ногой. Она молча отскочила и, когда он пошел, побежала за ним. Сама отстанет, подумал он, но собака не отставала. Она шла в двух
Женщина сидела на продавленном диване, одна в комнате, которую, как и всю эту квартиру, давно надо было отремонтировать, и смотрела перед собой пустым, отрешенным взглядом, когда постучали в дверь. Она медленно поднялась, пошла открывать. За дверью стоял парень с потрепанным испитым лицом. В руках он держал два пакета с бутылками и едой.
— Привет, — сказал парень и вошел сразу, без приглашения.
— Заходи, — равнодушно произнесла женщина.
Парень, входя, внимательно поглядел ей в лицо:
— Ты, кажется, не очень мне рада? Я некстати? Ждешь кого-то?
— Нет, почему же… — сказала она. — Просто я здорово устала за сегодняшний день. Что это ты притащил?
— Две бутылки вина и немного поесть, — он стал вытаскивать содержимое пакетов.
— Можно подумать, ты в поход собрался, — сказала она несколько ворчливо. — Здесь все-таки квартира, и слава богу, какая-нибудь еда всегда найдется. Так что в следующий раз не бери так много.
— Ладно, — сказал парень. — Я просто подумал, раз беру вино… Тут яблоки… Положи в вазу.
— Ты есть хочешь? Сделать тебе яичницу?
— Сделай, — сказал он. — Ужасно хочу есть.
Она улыбнулась доброй и несколько жалкой улыбкой. Странная была улыбка. Она пристально смотрела на него, держа в руках стаканы, забыв, для чего их взяла.
— Что ты так смотришь?
Он забрал у нее стаканы, поставил на стол, ткнулся холодными губами в ее щеку.
— Так, — сказала она, неопределенно мотнув головой, и вышла на кухню.
Он сел на диван, откупорил бутылку, разлил вино по стаканам.
Через несколько минут она вошла в комнату, неся перед собой сковородку с шипящей яичницей.
— Ох, какая красота! — воскликнул он, потянув носом аромат яичницы. — Я так голоден, что могу проглотить эту яичницу вместе со сковородкой.
— Нет, сковородка мне еще понадобится, — она переложила яичницу в тарелки, села за стол напротив него.
— Ну-с, вздрогнем, за ваше-с драгоценное здоровье! — произнес он, паясничая.
— Не кривляйся, — сказала она. — Такой большой и глупый.
— Какой же я большой, мне всего двадцать восемь.
— Конечно, совсем ребенок.
— Да, ребенок, — сказал он, продолжая паясничать, — и если мамочка не против, я попил бы молочка, — он многозначительно кивнул на ее туго обтянутые кофточкой груди.
— После яичницы, думаю, это тебе желудок испортит, — ответила она.
Он коротко, тихо рассмеялся.
— Ну, поехали, — сказал он. — Будь здорова.
Они выпили.