Антропологическая поэтика С. А. Есенина. Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций
Шрифт:
На соборах Кремля колокола заплакали,
Собирались стрельцы из дальних слобод;
Кони ржали, сабли звякали,
Глас приказный чинно слухал народ (II, 9).
У Есенина возникло отношение к городу как к противоестественному для человека местообиталищу, подчеркнутое равнозначностью определения «городской» с самыми горькими эпитетами, которые вдруг оказываются контекстуальными синонимами.
Москва в «Инонии» и «Пугачеве»
Есенин обращается вновь к средневековой Московии в революционно-библейской поэме «Инония» (1918). Примечательно, что поэт лишь
В поэме «Пугачев» (1921) события разворачиваются в начале 1770-х годов, когда Москва уже утратила статус столицы, передав его Санкт-Петербургу. Однако организационно-батальная роль Москвы, сначала неправедно руководящей казачьим кругом, а потом с великим трудом добывающей победу государственности в казачье-крестьянской войне с пугачевцами, выдвигается на передний план. Безымянный «второй голос» озвучивает роль Москвы: «Оттого-то шлет нам каждую неделю // Приказы свои Москва» (III, 13). Далее уже Кирпичников – один из центральных и наиболее важных персонажей, несогласный с командной политикой Екатерины по отношению к яицким казакам, – угрожает Москве как оплоту царизма: «Пусть знает, пусть слышит Москва – // На расправы ее мы взбыстрим» (III, 17). В поэме наглядно прописывается параллель, отождествляющая Москву с Екатериной: «Пусть знает, пусть слышит Москва…» – «Пусть помнит Екатерина…» (III, 17, 18). Вроде бы столь стремительно начатая сюжетная линия с Москвой не получает в дальнейшем явного и убедительного развития, она становится неактуальной и неинтересной, уступая место открытому психологизму и внутриказачьим событиям. Из истории известна победа Москвы над пугачевцами – и Есенину этого достаточно.
Москва в «Песни о великом походе»
Поэма «Песнь о великом походе» (1924) посвящена Октябрьской революции 1917 г. и последующей гражданской войне, однако структурно подразделяется на два больших «сказа», первый из которых повествует о Петровской эпохе как предшественнице и дальней предуготовительнице революционных событий. Упомянутая в поэме Москва продолжает линию средневековой Московии – в ее кондовом и патриархальном облике. Все нравственно неправое, отживающее свой век сосредоточено в Москве: из нее уезжает Петр Великий проводить реформы и возводить новую столицу – Петербург. И все-таки Москва никак не может оставить в покое царя, даже вдали донимает его своей бытовой архаикой и изменой жителей. Даже верный служака-стрелец вынужден оправдываться, отказываясь от подозрения в заговоре с Москвой:
«…Аль с Москвы какой
Потайной гонец?»
«Не гонец я, царь,
Не родня с Москвой <…>» (III, 119).
Извилистые, почти кривые и окольные улочки Москвы как нельзя кстати соответствуют неправедной деятельности дьяка, рассматриваемого в поэме в качестве предателя царевых интересов: «По Тверской-Ямской // Под дугою
Второй сказ показывает, как советское время пришло на смену петровскому, а Питер в семантическом плане заменил собою Москву. И все-таки хотя частотность упоминания Москвы не идет ни в какое сравнение с Петроградом – он давно стал идейным центром событий, образу изначальной столицы возвращена историческая справедливость: «Бедный люд в Москву // Босиком бежит. <…> Ищут хлеба они, // Просят милости» (III, 132). Так Москва вновь обретает утраченный прежде статус защитницы обездоленных и несчастных.
Москва в «Стране Негодяев»
Продолжим тематически-хронологическую линию представления Москвы в творчестве Есенина. В отличие от рассмотренных ранее «маленьких поэм» и просто поэм Есенина в «Стране Негодяев» (1922–1923) имя Москва даже не упомянуто. Тем не менее образ Москвы – уже совсем в другом смысловом наполнении – присутствует очень явственно. Он дан в емкой «деловой характеристике», которой отмечена пара московских топонимов:
Никому ведь не станет в новинки,
Что в кремлевские буфера
Уцепились когтями с Ильинки
Буфера, буфера, буфера… (III, 75).
Этой короткой фразой обрисована суть «новой экономической политики». Есенин дает эту яркую – художественную, отнюдь не политическую – оценку НЭПу, используя привычную для него «единицу измерения»: Москву как побудительную причину событий, их организационный центр. Авторское отношение к Москве поэта – выходца из крестьян, сельского жителя, приехавшего «завоевывать столицу», – понятно изначально, даже без поэтической конкретики, которая всегда оригинально заполняет структурный и содержательный простор произведений.
Москва как большой литературный этап в жизни Есенина
В. С. Чернявский вспоминал о Есенине в 1915 году: «Брошенные вскользь слова о пребывании в Москве мы пропустили мимо ушей – так нам хотелось видеть в нем поэта без вчерашнего дня, только что “от сохи”». [1676] Рассуждая о периодизации творчества и жизни Есенина, В. С. Чернявский открывает «предстоящий ему бурный московский период» [1677] 1918 годом.
Н. Г. Полетаев познакомился с Есениным в 1918 г. и в воспоминаниях «Есенин за восемь лет» представлял его вожаком «золотой молодежи» Москвы, а его «выверты» и «скандалы» представлялись «рекламой» для привлечения читателей. [1678] Л. Н. Клейнборт рассматривал московский период творчества Есенина как литературный и указывал насчет поэта в 1918 г.: «Конечно, о московском Есенине я могу судить уже потому, что он писал в Москве». [1679] Г. Ф. Устинов в первой половине 1921 г. писал:
Есенин пришел в город почти мальчиком. Его старое деревенское бытие в новой городской обстановке подверглось трагическим изломам, изломам до боли, до мучительного страдания. И Есенин возненавидел за эту боль «бездушный город», он почувствовал, что этот бездушный город оказался сильнее его души – души полной и вполне организованной, хотя бы в той же ее непримиримой анархичности. Эта битва продолжалась долго – несколько лет. Для поэта это – большой срок. И кончилась или начинает кончаться – победой города, которую признает и сам Есенин. [1680]