Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии
Шрифт:
Во-вторых, источником доминантного смеха (осмеяния) всегда является некомпетентность объекта по отношению к норме — общественно-санкционированному правилу.{106} Таким образом, даже когда отдельный человек смеется над кем-то или над чем-то, он это делает не сам по себе, он смеется от имени своей группы, нормам которой следует. Итак, смех как фактор доминантного взаимодействия направлен на воспроизводство социальной нормы, и, в конечном счете, целостности социума как такового.
Конфликт, возникающий на почве нарушенных правил социального контакта — это всегда стресс, который сам по себе не снимается даже после устранения «деструктивного звена», но легко снимается смехом. В этом состоит защитная функция смеха как социального феномена.
М. Л. Бутовская рассматривает улыбки и смех как ритуализованное поведение, имеющее филогенетическое происхождение и отмечает, что они связаны с мимикой расслабленного рта, символизирущей подчинение и легкий испуг у всех приматов. В этом контексте улыбка человека выполняет аналогичную по смыслу функцию умиротворения, что и у обезьян.{107} Следовательно, как средство нейтрализации агрессии смеховое поведение формировалось и развивалось в качестве коммуникативной системы. Н. А. Монахов считает, что у наших предков способность смеяться предшествовала возникновению речи в процессе эволюции.
В армии, в условиях актуализации социообразующей функции насилия, нормой социального взаимодействия выступает «подъе…а» — крайне ироничная и агрессивная оценка сослуживцами личностных качеств друг друга с целью постоянного поддержания своего реноме. Солдат вынужден постоянно демонстрировать готовность к бытовой агрессии, которая понимается как социальная потенция. Он должен парировать иронично-агрессивные выпады своих товарищей по службе адекватным способом, желательно даже еще более агрессивно и более иронично.
Когда возникает спор, грозящий перейти в конфликт, побеждает тот, кто вызвал общий смех в адрес своего оппонента. Лицо, проявляющее неспособность быть субъектом доминантного юмора, может утвердиться в качестве постоянного объекта насмешек, переходящих в более серьезные формы доминантных отношений. Это касается представителей каждой страты. Так, например, дед, ставший в силу своих личностных качеств объектом постоянных насмешек внутри своей «дедовской» страты, очень скоро доживет до того, что над ним станут смеяться и духи. Тогда он рискует быть опущенным в разряд чмо.
С другой стороны, человек, обладающий развитым чувством юмора, которое он не стесняется проявлять открыто (несмотря на возможные санкции), имеет шанс фактически повысить или укрепить свой статус.
Способность благополучно выдерживать насмешки — это способность не обижаться на шутки, определяющая наличие у человека чувства юмора. Обиженный — тот, кто «шуток не понимает». Этот принцип жестко отслеживается в период принятия человека в группу. У заключенных ритуал инициации («прописка») направлен на то, чтобы выяснить, насколько неофит способен не воспринимать свою боль всерьез, т. е. абстрагироваться от насилия. В ходе «прописки» важно не показать, что ты обиделся, т. к. на зоне есть присказка: «Обиженных е…ут».{108}
Слово «обиженный» — синоним слова «опущенный». Способность жертвы воспринимать «прописку» как игру является маркером ее идентичности и лояльности: прощать причиненные страдания можно только своим.
Дедовщина как система иерархии предписывает каждой из страт свой поведенческий комплекс, основанный на смеховом поведении. Духи, молодые, черепа, деды, дембеля — им всем присущи свои особенные добродетели, отраженные в местном фольклоре. Тем, кто не прослужил год и не прошел инициацию,1 не приличествует беспечно смеяться, поскольку радоваться им нечему — загнанные поддержанием уставного и неуставного порядка духи должны «вытирать слезы половой тряпкой». Обычная придирка к духу — «ты что, тащишься?!». И наоборот, поведенческий комплекс деда — это смех, веселье и демонстративная раскованность. Деду «по сроку службы» положено «тащиться». Характерно, что слово «тащиться» одновременно означает и релаксацию, и смех, и привилегию. В негативном смысле старшие им выражают свое негодование по поводу отдыха младших, неположенного им «по сроку службы».
Дембеля отличаются символической грустью. Они занимают верхний порог социальной аутсайдности, и земные блага их уже не радуют. Всем своим видом и поведением они демонстрируют свое трансцендентное, отрешенное от общих проблем состояние, — они устали.
Смеховое поведение регламентировано социальным статусом. В учебной части доводилось наблюдать, как сержант-дембель развлекался, манипулируя собственным статусом, выражая его посредством мимики. Перед строем молодых солдат он вдруг начинал добродушно улыбаться. Духи, привыкшие к репрессиям и чутко реагирующие на мимику доминанта, воспринимали эту улыбку, как праздник, и начинали улыбаться в ответ. Тут он внезапно менял гримасу, делал зверское лицо и орал: «Вы что тащитесь?! Служба медом показалась?! Лечь! Встать! Лечь!..».
В доминантных отношениях, возникающих в борьбе за лидерство, сигнальные формы поведения адресуются не только противнику, но и всем окружающим. Таким образом, как утверждает Н. А. Монахов, «смех — реакция сугубо стадная, социально организующая, смех не просто заразителен, но и мобилизующ. Он всегда разрушает иллюзию индивидуального в стаде одиночества, возбуждает чувство локтя и коллективной сопричастности перед лицом угнетающих обстоятельств».{109}
Смех не возникает в реальной стычке между равностатусными лицами; общество переживает равностатусный конфликт как угрозу целостности всего социального здания. И наоборот, смех всегда возникает во время доминантного насилия. Межстатусная агрессия направлена на обновление ассиметричных социальных связей, и, соответственно, смех выступают здесь как механизм мобилизации и консолидации каждой из страты экстремальных групп.
Пик веселья и общей консолидации наблюдается во время насилия над париями, занимающими нижний порог аутсайдности. Их положение погранично, они не являются носителями ни уставных правил, ни норм дедовщины, поэтому над ними издеваются (насильственно удерживают на нижнем пороге аутсайдности) и деды, и духи, и даже офицеры. Расправы над чмо представляются архетипическим по своей природе актом «сплочения кровью».
Развлечения насилием, точнее, эмоции, которые получает толпа от насилия, совершаемого над одним человеком, говорят об удовлетворении потребности в едином социальном теле путем жертвоприношения — коллективного умерщвления социального антипода.
Именно социальная диффузия и культурный вакуум лежат в основе трагедии, случившейся в военном подразделении, дислоцировавшимся на мысе Желтом (Камчатская обл.), когда в период смены личного состава в апреле 1999 г. был насмерть замучен боец молодого пополнения Вячеслав Войтенко. «Что же заставило вполне обычных, нормальных во всех отношениях молодых людей потерять человеческий облик? — задается вопросом журналист аналитического еженедельника „Новая Камчатская Правда“ Владимир Яковлев. — Однозначно ответить на этот вопрос невозможно. Один из обвиняемых на этот вопрос прямодушно ответил: „Просто там было очень скучно“».{110}