Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии
Шрифт:
Именно развлечением мотивировал это коллективное убийство один из соучастников. Положительные эмоции, возникающие в результате акта отрицательной идентичности, который в жестах выражается ударами, наносимыми избранному на роль антипода, и есть пресловутое развлечение насилием, на чем в своих объяснениях единодушно сходятся и правозащитники, и убийцы, и их командиры.
Смеховая сторона агрессии представляется как функция психологических защит сознания от переживания сути агрессии. Вероятно, такое же социально-психологическое значение имели в средние века травли жертв и посещения казней. В таком общественном «празднике», как глумление над изгоем, отчетливо прослеживаются
В постсоветской армии возник новый карнавал — так называемый «День ох…шего духа», организованный по принципу инверсии бытовых доминантных отношений. В этот день деды с духами меняются ролями.
<…> А вечером мы обычно ходим по домам — продаем краску, жесть и другие стройматериалы. А потом отдаем деньги «дембелям», а они, как только появится возможность, покупают «химку» и курят, а потом ночью нас заставляют отжиматься и делать разные «штучки», чтобы посмеяться. А так, когда «не обкуренные», они — неплохие парни. <…> Через 13 дней будет «день ох…шего духа», когда до приказа остается 50 дней. Мы можем потребовать с «дембеля» сигареты, конфеты или еще чего-нибудь. Но после того, как этот день пройдет, нас опять будут гонять, как и прежде. Может, сильнее.
Социально-психологическое значение карнавала — разрядка внутрисоциальной напряженности, достигаемая через инверсию ролей и снятие запретов.
Все члены группы обязаны, если не участвовать в насилии, то смеяться или разделять общее приподнятое настроении. Сочувствующий жертве разделит судьбу жертвы. Свидетели того, как в зоне «опускают» человека, сообщают, что акция обставляется как карнавальная свадьба, наподобие свадеб шутов при королевских дворах. Аналогия неслучайна, поскольку и в том, и в другом случае смех возникает как реакция на акт социальной инверсии.
Как в традиционном обществе детабуизация физиологической темы осуществлялась исключительно в рамках смеховой, карнавальной культуры, так и в армии повышенная психологическая напряженность вызывает спонтанные проявления карнавальной культуры с ее традиционным вниманием к физиологии. В рамках смеховой карнавальной культуры происходит детабуизация физиологической темы.
Гражданские люди в общении с военными порой сетуют на «грубый солдатский юмор», «солдафонские шутки», и тем самым не столько дают оценку качеству этих шуток, сколько обозначают социальную дистанцию, измеряемую смехом. Смех социален, и разные слои общества смеются по разным поводам, при разных обстоятельствах.
Юмор в армии отличается неприкрытой физиологичностью. Рефреном большинства шуток озвучивается угроза полового акта как знака доминантной экспансии, и готовность к дефекации в знак ее отторжения. Символически осмысленная физиология, семиотически воспроизводит отношения доминантно-субдоминантного контакта. Обмен репликами: «Я тебя вы…у!» — «А мне нас…ть!», — здесь не более, чем бит коммуникации типа «как дела — нормально».
В данном случае нас интересует связь смеха и физиологичского акта и/или его вербального эквивалента. М. Л. Бутовская и А. Г. Козинцев писали о том, что улыбка младенцев происходит от актуализации анальной функции.{111} Интересно, что и английское слово «gay» имеет два спектра значений: 1) яркий, веселый, радостный; 2) гомосексуалист, мужеложец, содомит.
Спектр смысловых значений физического удовлетворения отражает преобразование смеха в юмор и лежит в основе карнавальной инверсии социального порядка, начиная с половозрастной градации.
Социум смеется над своим социально-половым антагонизмом в его воспроизводящей карнавальной инверсии. В однополых, по своему составу, экстремальных группах карнавальность общественных акций усугубляется сексуальным подтекстом. Поэтому под «солдафонством» в «светских салонах» подразумевают не столько физиологичность юмора военных, сколько низкую степень полисемантики его значений.
Ритуальное смехотворчество
Юмор, как веселящую систему, исследователи часто делят на детский и взрослый именно по принципу неожиданности и степени полисемантики. Дети смеются над действием как таковым. Взрослые — над смысловым подтекстом действия.{112} Если дети от часто повторяемого анекдота смеются, взрослые от анекдота «с бородой» морщатся. Циклическое воспроизведение знакомых и известных сюжетов часто составляет механику вызывания смеха в экстремальных группах, подчиненную вполне карнавальной задаче — обновление социальных связей.
В армии существуют «ритуальные тексты», типа той же «дембельской сказки». Подобные словоформы имеют функцию доминантного соподчинения на основе ритуального смехотворчества. И наоборот, игровое воспроизведение доминантной ситуации смешит и обновляет всю систему отношений. Более того, смеховая функция одновременно решает проблему психологической защиты для объекта доминации: «Ну и что, — говорил один боксер-тяжеловес, болезненно переживающий унижение дедовщиной, — сказку прочитать — не носки же стирать, это даже прикольно».
Когда в подразделении все спокойно, нет ни репрессий со стороны начальства, ни «ночных построений» со стороны дедов, доминантная система с определенной периодичностью обновляется в сфере речевой и смеховой коммуникации. Приведу пример комбинации элементов смеховой культуры и доминантных отношений, который был зафиксирован летом 1999 г. в одном из подразделений, имеющих репутацию «самого уставного».
— После отбоя подразделение ложится в кровати, но еще долго никто не будет спать. Слышишь стандартную перекличку:
— Духи-и-и-и!
— Мы-ы-ы-ы!
— Спокойной ночи!
— Спокойной службы!
Далее кто-то авторитетный командует:
— Ну, давай.
И казарменный шут начинает в сотый раз пересказывать тексты одного из официальных государственных юмористов, типа Петросяна. Все смеются и поправляют, когда рассказчик путает слова. Рассказчик осознает ответственность и рассказывает, наигранно кривляясь, пытаясь сделать старую шутку еще более смешной. После каждого рассказа снова повторяется:
— Духи-и-и-и!
— Мы-ы-ы-ы!
— Спокойной ночи!
Если ответа не последовало, т. е. если они уснули раньше дедов, то ночь будет бессонной.
Юмор определяется уникальностью смысловых комбинаций. Его естественная смысловая функция как эквивалента агрессии и доминации — внезапность. Анекдот должен быть свежим. Его пересказывание воспроизводит взаимодействие посвященного и непосвященного. Общий смех снимает игровой конфликт. Общеизвестный анекдот не имеет смысла. Но если в компании всего лишь один человек не знает анекдот, то все остальные поддержат рассказчика в предложении его рассказать. Социальная функция смеха — консолидация, и чтобы анекдот смешил, он должен быть не только свежим, но в первую очередь соответствовать системе знаков, принятой в данной аудитории. Поэтому целый пласт смеховой культуры ориентирован на повтор.