Анубис
Шрифт:
— Я… — Грейвс нервно провел тыльной стороной своей черной перчатки по губам. Ему пришлось пару раз сглотнуть, чтобы вообще быть в состоянии продолжать разговор. — Извини, Могенс. Я… я не знаю, что на меня нашло. Я вел себя как идиот. Прости.
— Ничего, — сказал Могенс. Он на самом деле не сердился на Грейвса. Для этого ему было слишком не по себе.
— Нет, чего, — лихорадочно возразил Грейвс. — Не знаю, что…
Он оборвал себя на полуслове, ограничился почти что растерянным кивком головы и резко отвернулся. Несколько секунд он потратил на то,
— Мне жаль, — сказал он спокойнее, правда, не глядя в сторону Могенса. — Наверное, мы все здесь слишком перенервничали после вчерашней ночи. Ты принимаешь мои извинения?
— Разумеется. Да не так уж ты и неправ. Я не должен был заходить к тебе без спросу.
Грейвс все так же медленно повернулся к нему. Он полностью овладел собой.
— Это точно. Действительно, не должен был.
Он был снова прежним Джонатаном Грейвсом.
— А что ты здесь, собственно, делаешь? Собрался доконать меня, а, старина? — усмехнулся он. — Тебе нельзя вставать. По чести говоря, тебя надо бы отвезти в больницу или, по крайней мере, к хорошему врачу.
— И что же ты этого не сделал?
— Потому что у нас нет на это времени, — серьезно ответил Грейвс. — Сегодня последний день, Могенс. Осталось несколько часов до захода солнца. Ты, правда, должен воспользоваться этим временем, чтобы хоть немного восстановить силы.
Прошло несколько секунд, прежде чем Могенс вообще смог ухватить, о чем говорит Грейвс. И даже сам почувствовал, как кровь отхлынула от его лица.
— Ты снова хочешь спуститься туда?!
— Разумеется. А ты что, нет?
Могенс мог только выпучить глаза и хватать ртом воздух, как рыба, выброшенная на сушу.
— Разве ты не хочешь? — повторил Грейвс.
— Ко… конечно нет! — запинаясь, выдавил из себя Могенс. — Как… как тебе вообще пришло это в голову? Ты забыл, что там случилось прошлой ночью?
— Ни на секунду не забывал, — заверил его Грейвс с ухмылкой. — А вот ты, кажется, забыл. — Он резким жестом отсек всякие поползновения Могенса возразить. — Мы стоим вплотную к разгадке, Могенс. Осталось всего несколько часов, неужели ты не понимаешь? До величайшего научного открытия нашего столетия! Да что там, всех времен! А ты спрашиваешь, хочу ли я спуститься вниз? Ты не в себе, Могенс!
Могенс молчал. Грейвс снова входил в раж, а ему совсем не хотелось еще раз пережить то же, что несколько минут назад. И все-таки одна только мысль еще раз спуститься туда, вниз, бросала его в дрожь.
— Что вообще ты собираешься там найти? — спросил Могенс настолько спокойно, насколько был в состоянии.
Грейвс пристально посмотрел на него с наигранным недоумением.
— Ты спрашиваешь серьезно?
— Как никогда в жизни, Джонатан. — На этот раз это он обрезал Грейвса еще до того, как тот успел разойтись. — Я был там, внизу, и я видел, что там. Только до сих пор не уверен, что мы видели одно и то же.
Грейвс не отрывал от него неподвижного взгляда. Он молчал, но выражение его лица говорило само за себя. Могенс чувствовал, что он на правильном пути. Глубоко в его душе проснулось нечто, что было много хуже ненависти и презрения, привычно испытываемых Могенсом — а именно, все нарастающее возмущение. Грейвс его обманывал. Снова. А может быть, и с самого начала.
— Дело не в египетском храме, так ведь? — спросил он.
Грейвс упорно молчал, но это только усиливало подозрения Могенса.
— Тебя никогда и не интересовал этот пятитысячелетней давности храм, — продолжал он. — Ты ничего не хочешь доказать миру. Не знаю, зачем ты здесь, Грейвс, но научная сенсация тебя не волнует. Этим ты только морочишь голову несчастным глупцам, которые на тебя работают. О да… и мне, конечно. Что на самом деле ты ищешь?
Грейвс по-прежнему молча смотрел на него, но на какое-то мгновение с него слетела маска надменной самонадеянности, и в это самое мгновение — едва ли большее, чем то, в котором Могенс заглянул в бездну меж днем и ночью — ему показалось, что за этой маской он увидел истинного Джонатана Грейвса: человека с горящими глазами, застывшим лицом и окаменелой душой, одержимого, чья жизнь и поступки подчинены одной-единственной идее. Да, Грейвс был одержим. Только вот чем?
— Ты сумасшедший, — подвел черту Грейвс.
Его голос теперь звучал мягко и сочувствующе, и даже как-то оскорбленно.
Всего лишь на секунду Могенсу повезло увидеть истинного Джонатана Грейвса, человека, в котором он неожиданно для себя узнал такого же исстрадавшегося за последние годы собрата, и судьба обошлась с ним не менее сурово, чем с самим Могенсом. А теперь Грейвс снова воздвиг вокруг себя стену, в которой Могенсу уже не удастся пробить брешь. По крайней мере, не здесь и не сейчас.
— Я не сержусь на тебя, Могенс, — сказал Грейвс. — Если кто и виноват, то скорее я. Я не должен был оставлять тебя одного в таком состоянии.
— Это не ответ на мой вопрос, — возразил Могенс, хоть и знал, что это бессмысленно. — Тебе никогда не было дела доказать всему миру или хотя бы твоим коллегам, что фараоны были здесь за тысячу лет до Колумба, я прав? Ты ищешь что-то совсем другое.
Возведенная Грейвсом стена стала выше и прочнее, чем прежде. Взгляд заледенел. И все-таки Могенс добавил — не только зная, что это бесполезно, но и почти против собственной воли:
— Что ты надеешься там найти, Грейвс?
Грейвс только покачал головой. Вместо ответа он пошарил по карманам пиджака, вытащил сигареты и спички и с их помощью спрятал лицо за клочьями дыма, медленно расползающимися в воздухе.
— Спишем эти измышления на счет твоего состояния, — наконец сказал он. — Виню себя, что слишком многого требовал от тебя. Там, внизу, нет ничего, Могенс. Ничего, что мы оба уже не видели бы. Но разве этого мало? — Он воспользовался следующей затяжкой, чтобы создать хорошо продуманную паузу, его губы растянулись в ироничную улыбку. — Ты что думаешь, я ищу философский камень? Или Святой Грааль?