Анубис
Шрифт:
— Потом, мисс Пройслер, позже, — устало сказал он. — Может быть, однажды я смогу рассказать об этом.
— Но если вы поняли, что было ошибкой приехать по приглашению, доктора Грейвса сюда, почему же вы теперь идете за ним? — Она махнула рукой в сторону шахты. — Я же вижу, как вы боитесь того, что скрывается там, внизу. Почему вы просто не уйдете? Никто вас не принуждает возвращаться в это жуткое место.
— Никто, кроме вас?
Мисс Пройслер покачала головой.
— Если вы решитесь идти, я последую за вами, чего бы мне это ни стоило. Но…
Могенс неожиданно для себя испытал глубокое чувство благодарности, но в то же время и стыда, когда в его мозгу пронеслось все то, что он думал о мисс Пройслер. Может быть, она была единственным существом на земле, которому он был не безразличен.
— У меня нет выхода, — с горечью сказал он.
И здесь Грейвс оказался прав. Как бы мал ни был шанс, найти там, внизу, Дженис, вероятно, живой и здоровой, знать, что это невозможно, еще никого не удерживало от веры в чудо.
Мисс Пройслер молчала, и на какое-то время в палатке повисла гнетущая тишина. Могенс чуть ли не обрадовался, когда откинулся полог палатки и вошел Грейвс, на этот раз в сопровождении Тома.
Могенс изумленно насупил брови, когда увидел юношу. Как и Грейвс, он был облачен в нечто вроде костюма охотника на сафари. Сапоги, шлем, рудничная лампа на нем. Выглядел он дурацки и смешно, как показалось Могенсу. Но и здесь Том превзошел всех их здравым рассудком: за спиной у него громоздился рюкзак, а в каждой руке было по многозарядной винтовке. Грейвс тоже явился не с пустыми руками. В правой он держал горящую сигарету, а в левой — запечатанную склянку с крошечной безволосой тварью, похожей на улитку.
— Они снова ушли под землю. Все, — изрек он, заметив вопрошающий взгляд Могенса. — Еле-еле нашел один экземпляр. Потом исследуем.
— И зачем ты притащил ее сюда?
— Никогда ведь не знаешь, чем закончится путешествие. — Он перевел взгляд с Могенса на мисс Пройслер. — Готовы?
Могенс молча поднялся. Он не удостоил Грейвса взглядом, однако недоверчиво скользнул им по винтовкам в руках Тома. В принципе, было вполне нормально, что Том взял с собой оружие, только вот его воинственный вид внушал страх.
Том неверно истолковал взгляд Могенса и протянул ему одну из винтовок. Могенс испуганно покачал головой и даже отступил на шаг. А мисс Пройслер, наоборот, казалось, была заинтересована объемистым рюкзаком Тома. Он торчал на пядь над его головой и, как предположил Могенс, весил не меньше, чем сам Том.
— Томас, мальчик мой, что, ради всего святого, ты тащишь с собой? — не удержалась мисс Пройслер. — Уж не собрался ли ты в экспедицию на Северный полюс?
Том ухмыльнулся:
— Да то, что надо человеку, мисс Пройслер. Одежонку, провизию на неделю, пробирки и всякие склянки, фотографические приборы доктора Грейвса, боеприпасы, спальные мешки, керосин для ламп…
— Клавир… — с усмешкой продолжила список мисс Пройслер.
Том изобразил сконфуженное лицо:
— Так я и думал, что что-то забыл. Может, сбегаю?
— Кончай дурачиться, Том, — одернул его Грейвс. — Он откинул крышку своих часов. — Пора. — На секунду он замер перед спуском в шахту, потом набрал воздуху и протянул Тому склянку со слизняком. — Вот, возьми, Том!
Тьма была всепоглощающей. Все, что Могенс думал до этого о темноте, здесь, внизу, касалось и всякого рода шорохов. Как тьма являлась первичным состоянием всех вещей, еще до их существования, так безмолвие царило во всей вселенной, до того как появился первый шорох, и так же, как тьма, оно воцарится снова, когда все кончится, и короткая интермедия, которую люди называют вечностью, будет окончена.
При этом безмолвие было еще хуже, чем тьма. Тьму можно было разогнать лучом их ламп, который, как ощупывающая рука слепого, шарил впереди. А вот безмолвие упорно сопротивлялось любому звуку, который они производили.
Возможно, с трепетом думал Могенс, потому что оно, собственно, не безмолвие, а нечто совершенно другое, грозное и неумолимое. Тьма была здесь всегда, прежде, чем здесь возникли ходы и пещеры. Теперь в безмолвии таилось новое качество, и оно значило куда больше, чем Могенс готов был допустить. Даже под землей никогда не бывало совсем тихо. Должны были слышаться потрескивания скальных пород, шелест копошения крошечных существ, которые жили и здесь, внизу, шорох воздушных потоков, которые перемещались по лабиринту возникших естественным образом пустот, да даже едва ощутимое, но постоянное дыхание самой земли, чьи жизненные циклы не так уж сильно отличаются от человеческих, только бесконечно замедленные.
Ничего этого не было.
Тишина стояла вовсе не потому, что здесь не было ничего, что могло производить звуки. Совсем наоборот. Здесь что-то было. Безмолвие стало некой субстанцией, которая попросту ничего другого не терпела возле себя.
Путь показался Могенсу много длиннее, чем он помнил. Ему никогда не приходило в голову сосчитать шаги от входа до первой пещеры, и все же он был почти уверен, что уже проделал их, по меньшей мере, вдвое больше. Мисс Пройслер шла так близко к нему, что грубая ткань ее платья время от времени касалась его плеча — такое простое человеческое участие в этом враждебном человеку безмолвии. И Могенс невольно задавался вопросом, догадывается ли она, сколько сил ему придает одна ее близость — и, наоборот, испытывает ли она то же самое?
Грейвс и Том давно ушли вперед, а теперь остановились, так что дистанция между ними заметно сократилась. Луч лампы Грейвса заскользил по каменным стенам, медленно и как-то нерешительно, будто искал что-то, но не знал, что хочет найти, и в то же время боялся это пропустить. Том, в принципе, делал то же, что и Грейвс, разве что еще поднял свою винтовку и перезарядил ее. Могенс с задержкой уловил металлический звук, с которым патрон вошел в патронник, и был уверен, что это не было эхом. Теперь дрожащий круг света шарил по стене.
— Что ты ищешь? — спросил Могенс Грейвса, подходя вместе с мисс Пройслер.
Грейвс дал ему знак молчать и повел лучом фонаря по стенам с действующей на нервы медлительностью. Луч выхватывал из черноты целый паноптикум из скальных наростов и высеченных фигур богов, которые мгновенно снова погружались во тьму. Блуждающий луч создавал иллюзию жизни, которой не было, и еще более усиливал безмолвие. Могенс напрасно пытался избавиться от стесняющего грудь чувства, которое надвигалось шаг в шаг с этим молчанием. Сердце его билось медленно, но жестко и тяжело.